Сегодня классик казанского офорта представляет к пятидесятилетию творческой деятельности выставку в ГСИ: ретроспектива за все годы и новый показ «Реминисценций Данте Алигьери «Божественная комедия».
Это итоговая выставка?
Я бы так не сказал, я ведь не обозначаю какие-то рубежи. Во-первых, хочется выставить по-новому «Реминисценции»: десять лет назад в «Хазинэ» у меня было дискретное пространство, а здесь они будут представлены в одном большом зале. Также покажу около сорока работ разных лет, включая новые. Я выбирал из того, что сохранилось в оттисках. Ведь я всегда печатал ограниченным тиражом — до восьми экземпляров. Выбрал то, что мне импонирует. Самые ранние из работ— это гравюры 1968-1969 годов.
Вы ребенок послевоенной эпохи. Каким вы были в то время?
Я вырос на Островского, 9, между Качаловским театром и ТЮЗом, поэтому во дворе мы находили позументы от актерских мундиров, пуговицы, эполеты. Несколько лет назад мы даже собирались с соседями, половины уже нет. Время идет, знаете, лет тридцать назад начал обращать внимание на деревья. Они были маленькие саженцами, а теперь эти березы, липы выросли. По ним можно судить о возрасте.
Мы беседуем в здании худфонда, так что каждый раз на выходе вас встречает памятник Урманче.
Да, это очень необычно видеть человека, которого ты знаешь. Мои родители познакомились с ним на декаде татарской культуре в 1957-м в Москве, куда он приехал из ссылки в Средней Азии. А после Баки Идрисович прибыл в Казань. Я отдыхал тогда на даче министра культуры Рахматуллина, который предоставил ему коттедж на правительственной даче в «Ливадии». Я увидел мрамор, дерево, которое он перевозил. Один из кусков того белого мрамора сейчас стоит у входа в ГСИ. Я подошел познакомиться, а потом он начал меня «поднатаскивать». Принес первую липовую доску, на которой я резал египетские рельефы.
Были ли в вашей жизни еще «люди-маяки»?
Безусловно. Михаил Ромм. С детских лет он был для меня олицетворением режиссуры, у него потрясающе сильные произведения. «Адмирал Ушаков», «Корабли штурмуют бастионы», «Убийство на улице Данте» - это фильмы, которые уже в детстве оказывали на меня влияние, очень серьезное впечатление… А когда познакомился с ним лично, то был еще более впечатлен. Он был из тех Мастеров, что не столько обучают, сколько со-беседуют, со-действуют. Когда Михаила Ильича не
стало, я понял, что во ВГИКе мне больше делать нечего, и просто уехал оттуда.
Вы довольно поздно вступили в Союз художников, в 1985-м.
У меня были трения с Союзом. Скажем, как-то с сокурсниками мы сделали новогоднее оформление Черного озера. Какая-то активная заслуженная учительница СССР написала на нас телегу, что это абстракционизм. Хотя это были просто условные рисунки. А ее смущало, скажем, что корова стоит задом к зрителю, что у людей странные лица. А мы все делали условно, чтобы понимали дети, ведь тогда это был детский парк. За нас тогда вступилась «Комсомольская правда», журналисты Жан
Миндубаев и Володя Запорощенко написали два материала, потому что уже начиналась травля. Так что с Союзом у меня не заладилось. Но я и не стремился вступить, я ведь и так общался с Мастером, который начинал с постимпрессионизма, а потом трансформировался в скульптора, редкое явление!
«Божественная комедия» стала знаковым произведением для вашего творчества. Как это произошло?
Честно скажу, когда я ее прочитал впервые в восемнадцать, впечатление было - «не очень». Меня заставил вернуться к этой книге Борис Лукич Лаптев, прекрасный человек, математик, он помог в
организации моей второй выставки. На открытии, он отозвал в меня в сторону и просто сказал: «О «Божественной комедии», Надир, не думаете ли?». К его мнению я не мог не прислушаться, и вот… Переводы, комментарии к «Комедии», все это можно копать очень интересно и очень глубоко – и я, закопавшись, понял, что должен рисовать, что это огромный, безумно интересный для меня пласт.
В худфонде есть офортная мастерская, она пустует. Вы думаете об учебниках, о том, что останется после вас?
Зачем передавать? Я не чувствую спроса на это. Да и вообще, зачем довлеть над кем-то, влиять на кого-то? Я судил по себе – доходил до много самостоятельно, разыскивая и получая знания сам – в том числе и в работе с офортами. Так что если кто-то захочет учиться – тот знания найдет. Если будут прямые обращения - показать и помочь, то это другой разговор. Но таких обращений нет, офортом мало кто занимается, потому что техника очень требовательная, очень сложная, а трудности, это «сопротивление материалов» не притягивают молодежь.
А что дальше, в какую сторону пойдете от Данте?
У меня есть условное название цикла «Золотой миф». Вот это то, что сейчас (да и раньше тоже было) по-настоящему интересно – все, что связано с мифологией. Работа уже начата, и несколько листов, ранее нигде не выставлявшихся, на этой юбилейной выставке будут показаны. Хотя, и «Божественная комедия» связана с мифами, ведь сеньор Данте обращается непосредственно к мифологии.
 |
Надир Альмеев родился в семье музыкантов — одного из первых солистов казанской оперы Усмана Альмеева и флейтистки Разии Юсуповны. После окончания училища трудился в Казанской студии кинохроники, Татарском книжном издательстве, в редакции газеты «Яшь ленинчы», институте экспериментальной эстетики «Прометей». Экспозиция Альмеева откры- вается в галерее cовременного искусства ГМИИ РТ 16 сентября и будет работать до 16 октября. |
Текст: Радиф Кашапов
Фото: Юлия Калинина
Комментарии (0)