Позднесоветские уличные группировки в Казани до сих пор тяжелая тема, примерно такая же, как братва 90-х для Москвы и Петербурга. Сериал «Слово пацана» заставил говорить об этом явлении всю страну. Почему так произошло? Из-за чего людей по-прежнему так беспокоит тема уличного насилия? Как сложилась жизнь группировщиков 1980–90-х? И могут ли «пацаны» и «братки» снова вернуться в нашу жизнь? Всем этим вопросам была посвящена публичная дискуссия в магазине «Подписные издания» между автором книги «Слово пацана» Робертом Гараевым и журналистом, автором книги «Именем братвы» Евгением Вышенковым. «Собака.ru» записала самые интересные фрагменты беседы.
О том, почему все любят «Слово пацана»
Евгений Вышенков: Роберт, [написав «Слово пацана»], ты сделал «острое блюдо». Читатели, которые сидят перед нами [в «Подписных изданиях»], образно говоря, вегетарианцы. Почему они это «едят»?
Роберт Гараев: Я действительно не знаю, [помните], было такое в нулевых годах в глянцевых журналах, в бумажных, публиковались [материалы с заголовками наподобие] «Словарь пацана», «Как выглядит гопник», если помните, был такой артист Сява...
Почему-то у интеллигентной публики бывает на это запрос. Наверное, потому что интеллигентная публика как раз не та, которая, например, в школе участвовала в драках, не та, которая может ответить [насилием], когда ее остановили в темном углу. [Это как], бывает, девушки влюбляются в хулиганов. По той же причине.
Евгений Вышенков: Вообще, это очень серьезный вопрос: «Почему это нравится»? У меня есть краткий ответ, я позволю себе сказать. Потому что мир, где все якобы вежливы… в нем часть общества, молодая [часть], чувствует ложь. Это не значит, что она так формулирует, [но думает примерно в этом направлении]. А здесь показали жестокость, но здесь же есть доля правды, которой нет сейчас [в том обществе, в котором мы живем].
О том, были ли группировки наподобие казанских в других городах СССР
Роберт Гараев: [К примеру], в Уфе [в 90-е] были бригады и группировки, которые социолог [и ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге] Вадим Волков назвал «силовыми предпринимателями». В 80-е [в Башкирской АССР] такого, [как в Казани], не было вообще.
Я много разговаривал, брал интервью [в Уфе], я там не нашел территориальных молодежных группировок вообще. Все было по-другому, слава богу.
Евгений Вышенков: Были ли в городе Ленинграде группировки? Нет! Если мы говорим про конец [брежневской эпохи]. Я «жил» на улице в начале — середине 70-х. Не было группировок, мы не говорили слово «группировка»! Мы [на Васильевском острове] говорили: «гаванские», «линейные», «проспектовые». Каждый год 5 мая мы собирались — нас было от 80 до 120 человек — и набегали на Петроградскую сторону и били «петроградских», а «петроградские» били нас.
Это было дворовое сообщество, группировкой я не могу это назвать. Да, извините, сейчас если 80 человек перебьют каких-то «петроградских», то [глава СК РФ] Александр Бастрыкин приедет разбираться, а тогда… это было нормально. Ну менты поймали, отделали нас — кого поймали, — отпустили и все. Группировок наподобие той, в которой состоял Роберт [Гараев], здесь не было. Ведь группировка — это не количество кулаков…
Роберт Гараев: … это дисциплина, иерархия, правила, законы, жесткие запреты. Это — как-будто военизированное сообщество с очень строгими правилами и очень строгими наказаниями. К примеру, за сигареты, [которые нельзя было курить членам группировки]. В сериале [персонаж] Зима ловит Марата с Андреем за сигаретой, и их бьют. Точно так же нас били… пару раз в месяц.
Евгений Вышенков: А в [ленинградской] шпане, наоборот, [было странно]: как это не куришь? В шпану заходили с 7–8 лет, и давали курить такие специальные папиросы — «Арктика» назывались… или «Антарктида», — они были легкие. [Если отказывался, то говорили]: «Ну что ты? Как ботан будешь?» Это было совершенно другое мировоззрение.
О женских бандах
Роберт Гараев: Я анонсировал, что хочу теперь написать про женские банды. Детали я [пока] не хочу раскрывать, но хочу сказать, что это еще более экзотические сообщества и, возможно, местами еще более жестокие, чем мужские.
Они не были такими долговечными, они не были такими сильными. С одной стороны, они повторяли этот мир [мужских группировок], но [у них] были некоторые [свои] странные правила. Они назывались «бабские конторы», и, [например], если девочка теряла девственность, то ее изгоняли насильно из этой группировки. Ставили перед кругом, она должна была объясниться, ее избивали и прогоняли.
То есть это не мужчины навязывали [подобную этику], такое представление [шло] изнутри [женских сообществ]. Да, взгляд характерный для мужчин, наверное, но изнутри [в этих группировках тоже была идея], что девушка должна быть, как им казалось, «чистой».
Вопрос из зала: вы бы хотели, чтобы об этой истории так же сняли сериал?
Роберт Гараев: А может, полный метр… А может, анимационный фильм.
Евгений Вышенков: Я просто представил: «стрела», приезжает братва… и девки... и все… и не знаешь, что делать, как дальше двигаться!
Роберт Гараев: Девушкам было запрещено участвовать в мужских сборах. В мире группировок они играли второстепенную роль, у них был свой мир на фоне этого всего, и он был достаточно странный. И я хотел бы его изучить. Не то чтобы я хотел всю свою дальнейшую писательскую карьеру посвятить криминалу, я думаю, что на этой теме я закончу [с описанием преступного мира].
Я в принципе не особо увлекаюсь криминалом, я люблю искусство, музыку. Так получилось, что у меня был опыт инсайдерский [участия в группировке], который мне в какой-то момент помог написать эту книгу. Но мир намного более удивительный, есть много разных цветов, которые расцветают, и мы будем на некоторые из них обращать внимание.
О том, почему казанские группировки не стали главными бандитами в России
Евгений Вышенков: На самом деле [противостояние казанских группировок в 80–90-е] — это война ни за что, за символический авторитет, за гипертрофированную честь, тщеславие, стойкость, понятия. Грубо говоря, в руках ничего [из этого я подержать не могу]. Это, грубо говоря, аналог какой-то проторелигиозной доктрины.
Если мы говорим о [ленинградских] спортсменах, [ставших бандитами], то они в 1990-е вошли, думая только о деньгах. Мы не готовы были бесплатно [конфликтовать]. Борьба кланов в Петербурге была за золото. И вдруг [в Ленинград из Казани] приходят люди, которые готовы умереть за нечто, о чем интересно поговорить, [но нельзя потрогать. Почему они проиграли?]
Роберт Гараев: Когда они приходили в другие города, у них был чуть больше опыт, да. Потому что историю рэкета в России [можно отсчитывать буквально с конца советского времени]. 1989 год — первый всплеск дел о вымогательстве.
То есть [в этом движении участвовали те, кто] вернулся из Афгана, был силовиком, а потом перестал, те, кто отсидел, а потом стал бандитом. Все они начинали в 1989-м, а эти, [казанские], начали еще с 1982–84-го. Они умели воевать, в этом было их преимущество. Но потом оно перестало работать, там уже [дальше] мозги были нужны.
О том, как сложилась жизнь «пацанов» после
Роберт Гараев: В основном они работают таксистами и строителями, потому что с судимостью их никуда больше не берут, даже [с тем, чтобы] в чопах [устроиться], есть проблемы.
Процент успешных людей там примерно такой же, как в остальном обществе. Большая часть — это обыватели, которые работают на обычных работах, и вспоминают об этих годах, [описанных в сериале «Слово пацана»], как о каком-то очень странном времени.
Понятное дело, [были примеры успеха] — это такая общероссийская история. В какой-то момент люди начинают крышевать что-то, кто-то по бумагам вписывает свое имя [в состав владельцев какого-то бизнеса], а потом понимает: «Опа! Деньги можно зарабатывать нормальным бизнесом, зачем проламывать кому-то головы»?
А еще в Татарстане есть негласный закон, что в милицию бывших участников группировок не берут, но это неверно. Один из героев книги — он был питерским журналистом, сценаристом «Улиц разбитых фонарей», до этого работал в казанской милиции, а до этого был участником группировки Тельмана и Рабочий квартал. Таких, как он, охотно брали, несмотря на официальную версию, что им путь в милицию заказан, потому что они знали, как все устроено, как лучше бороться с группировками.
О коллективной травме, и может ли Казань от нее вылечиться
Роберт Гараев: Я думаю, [общество Казани] может выздороветь, и думаю, что сериал Жоры Крыжовникова может в этом помочь. Потому что не было общественного диалога [на тему группировок], тема замалчивалась в какой-то момент, она была неудобной до перестройки. В перестройку поговорили, а потом начали с группировками бороться. А сейчас чиновники Татарстана считают, что это какое-то неприятное пятно на теле республики.
И сейчас Казань на самом деле дружелюбный более-менее город, но коллективная травма осталась. И вот этот диалог о тех событиях, который когда-то начался на низовом уровне, на кухнях, наконец-то прорвал [ограничения и вылился в широкое обсуждение].
Я знаю, некоторые участники группировки не готовы смотреть сериал. Они мне говорили: «Роберт, я боюсь, вот прям реально». Причем это люди, убивавшие людей, отсидевшие огромные сроки, творившие страшные вещи, боятся, что их тригернет.
Евгений Вышенков: Я думаю, что они боятся не потому что забыли, а потому что [как раз] они много кого убили. Одно дело, когда я боюсь [абстрактно], а другое дело, как это работает, когда ты убил человек восемь…
Простой человек, возможно, будет с юмором…
Роберт Гараев: А в Казани нет таких, кого бы это не затронуло. Либо ты сам был группировщиком, либо тебя унижали… То есть травма — она есть, и о ней говорить достаточно тяжело. Я и сам как будто бы терапией какой-то занимался [при написании книги]. На самом деле были моменты, о которых мне не было легко говорить публично. Но я понимал, что надо — раз я рассказываю свою историю, я должен быть честным.
О рисках из-за написания книги
Роберт Гараев: Один из героев книги этим летом позвонил мне, у него была ко мне кое-какая просьба. Я для того, чтобы писать книгу, завел паблик. В нем был какой-то пост, который, [по мнению звонившего], надо было убрать. И он сказал, что если я не уберу, он мне переломает ноги.
Этот звонивший — пожилой человек, достаточно авторитетный, из достаточно сильной группировки. Мне он не понравился, я сказал: «Почему вы так со мной разговариваете?!»
Но ноги он мне не переломал, слава богу. Пока, может быть.
О том, могут ли вернуться «пацаны» и «братки»
Роберт Гараев: Я считаю, что это не может повториться, потому что лицо преступности поменялось сильно. Можем ли мы представить ситуацию, что кто-то открывает бизнес и его бандит пришел крышевать? Нет. Если тебя придет [кто-то] крышевать, то это скорее будет какой-то недобросовестный полицейский или какой-то другой недобросовестный силовик.
Современная преступность — это чиновник, который какие-то там подряды [разворовывает]. Преступность меняется, а бандит, мне кажется, — это уходящая натура.
Евгений Вышенков: Вопрос, на который я бы так ответил… государство, любое государство — это мощная легитимная форма насилия, правильно? Как только власть, я сейчас не про конкретно Российскую Федерацию, начнет слабеть, это значит, что какие-то части насилия, она бросает на асфальт, дальше по Ульянову-Ленину — это насилие кто-то подберет.
В 90-е годы было очень слабое государство, оно [фактически] падает, [при этом] рождается новый слой буржуазии. Ни законов, ничего нету, силовики растерянны… И вот, если мы про город Петербург, появляется [«братва»], которая говорит: мы соберем налоги, мы вас защитим, мы вас будем судить. Они забрали государственную власть, а дальше всяк как может, так и судит.
На данный момент, если в нашем представлении Российская Федерация — это мощнейшая власть, то, разумеется, никто никогда не придет никого крышевать. Вернее, если придет, то, как верно сказал Роберт, там будут другие формы получения денег. Но поверьте, у брошенного насилия долгая память и долгое терпение. Если что-то будет происходить, и государство будет слабеть… не как при Леониде Ильиче Брежневе, когда вот стареем-стареем-стареем, а что-то такое резкое, то тут же [что-то похожее на «братву»] появится. И если «Подписные издания» не смогут себя защитить, они защитят.
Роберт Гараев: Правильно, монополия на насилие всегда в руках у государства. Оно может карать, сажать в тюрьму, может даже смертную казнь использовать. В пути из 80-х в 90-е, когда социалистическое общество трансформировалось в капиталистическое, оно растерянно, оно потеряло свою силу. Поэтому многие силовые структуры возникли.
Есть очень важное замечание: криминал — он не антагонист государства, он не против государства, он даже лоялен власти. Это скорее такая пиявка или присоска, он видит слабое место и встраивается в эту систему.
Комментарии (0)