В театре имени Комиссаржевской, где Иван Иванович работает сорок один год, все зовут его дядя Ваня. Он всегда спокоен. Весь его вид будто говорит: что нас не убивает, делает нас сильнее.
Вы четыре года отработали в БДТ, почему ушли от Товстоногова?
Испугался засилья общественной работы. Я был председателем местного комитета, меня там приняли в партию, я был депутатом райсовета, а играл только в массовке.
Актеры делятся на тех, кто играет много и все подряд, и тех, кто выбирает роли. К какой категории вы относите себя?
Я прошел стадию перехода от первого качества ко второму и считаю второе качество более серьезным. Это ко мне пришло с возрастом: чем больше я живу, тем больше понимаю, что нужно как можно меньше играть. Нужно просто быть!
Вы сами к этому пришли или вам кто-то помог?
Помогли книги и люди. Вот, например, единственная встреча с Юрием Владимировичем Никулиным. У нас в театре прочитали пьесу Шатрова «Конец» про последние дни Гитлера. А потом я увидел Никулина в Доме актера на Невском, и он стоял в такой позе – вылитый Гитлер, такие же усики, челка. Я подошел к нему и говорю: «У нас вот есть пьеса про Гитлера. Вам бы его сыграть: поразительное сходство и даже грима особого не надо». Никулин на меня просто ополчился: «Ты сдурел, что ли, он же меня опоганит всего. Кто ты такой? Иди отсюда». Юрий Владимирович знал, а я бессознательно ощущал, что роль влияет на человека, меняет его. Не дай бог такого гада сыграть. Вот я, например, со своим Сократом живу лет сорок. И он уже мой, а я его.
Для Сократа важнее была любовь к истине, чем любовь к женщине, а для вас?
Ежели женщина настоящая и мужчина ее любит, это все равно что истина. Понимаешь, какая история! Поэтому про Наталью Николаевну, свою жену, – 2 сентября, кстати, было пять лет, как мы обвенчались, – я хочу сказать: она настолько мудрый человек, что не побоялась связать жизнь с мужчиной, который на сорок семь лет ее старше. И родились красивые мальчишки, это тоже признак истины и правды в наших отношениях. Хотя «Платон мне друг, но истина доро-
же» – это и про меня тоже. Я не предавал себя. Поэтому не получал от Советской власти ничего – ни квартир, ни машин.
Ваш творческий путь был безоблачным или трудным?
Нормальным. Хотя, когда я собрался уходить из БДТ, я сказал дяде Саше Володину, что мечтаю работать в «Современнике». На что он мне ответил: «Я всех там знаю – Волчек, Ефремова, Гафта, только с кем там конкурировать-то тебе?» И я подумал: «Ах вот ты как, великий драматург, про меня, про актера, думаешь! Так я тебе докажу, что ты не прав». И всю оставшуюся жизнь эта пружина во мне была. Каждую роль я старался сделать лучше, и Володин был моим главным оппонентом.
И чем закончился ваш диалог?
Он пришел на «Утоли моя печали» и после спектакля долго меня обнимал.
После фильма «72 метра» композитор Эннио Морриконе назвал вашего сына Андрея артистом мирового уровня. Как вы его оценивали?
Эта картина и Андрюшина роль тогда меня очень разволновали, я не мог успокоиться, рыдал. Да, в этой роли ему удалось сыграть патриотизм без пафоса, ухватить натуру истинного моряка. Сам адмирал Чернавин сказал: «Как странно, сам моряком не был Андрюшка-то твой, а через тебя и твоих корешей он это воспринял». Я же был командиром корабля. Сначала поступил в Балтийское высшее военно-морское училище, там принял присягу, и через четыре года нас распределили по флотам. Я попал на Дунайскую флотилию. Но всегда знал, что буду артистом. У меня с детства была такая потребность потешать пацанов моложе себя. Сверстникам или старшим не дай бог было признаться, что я хочу стать артистом. Нет!
После ухода с флота вы сразу в Театральный институт поступили?
Нет, я прошелся по Моховой с дрожащими коленями, увидел этих раскрепощенных абитуриентов и поступил на филологическое отделение. Вдруг вижу объявление: «Студенческий театр. И. Горбачев, С. Юрский». Я, когда Юрского увидел в первый раз, понял: «Вот я так же хотел бы». И с тех пор он мой кумир.
Новое поколение артистов очень любит поговорить о своих гонорарах. Как вы к этому относитесь?
Я считаю позором для артиста, когда он обсуждает свой гонорар или торгуется. Я зверею, когда мне задают вопрос «Сколько?», и отвечаю: «У нас же заложено сколько-то в смете, меня это устроит». Вообще, мне на жизнь хватает.
У Андрея была непростая творческая судьба, он только в сорок лет начал сниматься. Хотели бы вы, чтобы кто-нибудь еще из ваших детей стал артистом? Их ведь, кажется, пятеро?
Открою страшную тайну: всего их у меня семеро. Четыре девчонки и три парня. Один из них точно будет артистом. Федька, видимо, хотя, может, и Ваня.
У вас есть несбывшиеся мечты?
Надо вывозить пацанов на дачу, но туда добираться – просто кошмар. Поэтому нужно нам с Наташей сейчас закончить курсы вождения и купить какую-нибудь недорогую машинку. А еще мечтаю довести мальчишек до женитьбы, тогда смогу спокойно думать о покое, а пока нет.
Комментарии (0)