Сегодня создатель и руководитель знаменитого театра "Фарсы" Виктор Крамер - один из самых модных режиссеров не только Питера, но и России. Признанный мастер капустника в то же время делал с Полуниным его знаменитое Snow Show, ставил в Ла Скала, не обошлось без него ни столетие Русского музея, ни одно из самых удачных шоу на открытии фестиваля "Кинотавр" et cetera...
– Кажется, это Гете сказал: «Если б сцена была шириной с канат, нашлось бы не так много желающих по ней ходить». Что вас привело к этому небезопасному занятию?
– Некогда моя мама – не вербально даже, а как-то внутренне – сформулировала для меня, что есть театр в нынешнем моем понимании этого явления: театр не может быть профессией. Чтобы быть в театре счастливым и успешным, он должен быть скорее твоим хобби. Думаю, Станиславский с этой формулировкой согласился бы: для негото театр всегда был просто наивысшим удовольствием в жизни, главным увлечением. Но не для всех это вещь непреложная, именно поэтому я столько видел в нашей профессии несчастных людей, которые думают, что виртуозно балансируют на этом самом канате, а на самом деле давно сорвались вниз или просто стоят без движения.
– Как известно, вы стали выходить на сцену раньше, чем закончили среднюю школу, а в 14 лет с актерством было покончено. Почему?
– В семье негласно было решено, что актер – это не профессия, надо получить «настоящую» специальность, а уж тогда можно и экспериментировать – с минимальным риском остаться без куска хлеба. Клапан театральных происков был перекрыт, это в конце концов позволило шире взглянуть на жизнь, предавшись другим возможностям. Чтобы потом – уже осмысленно – вернуться все-таки к театру.
– Велика ли была амплитуда этих колебаний, приведших-таки к исходной точке?
– Я довольно серьезно занимался спортом, играл в школьном ансамбле, подрабатывал сторожем и готовился к поступлению в Ленинградский институт авиационного приборостроения. А в итоге занялся изучением истории и английского в Псковском педагогическом институте. Жить было весело: гитара, дискотеки, девушки и прочная репутация заслуженного шоумена – на фоне довольно напряженных отношений с родителями. И известная плотность такой жизни вдруг привела к тому, что я решил добровольно сдаться в армию. Отслужил в воздушно-десантных войсках как положено.
– Краповый берет заработали?
– А тогда еще не было краповых беретов, но условия службы были такие же жесткие. Думаю, без этой школы я сейчас не смог бы справиться с теми нагрузками и проблемами, которые заполняют нынче жизнь. И первый толчок к режиссуре тоже, кстати, дал армейский опыт. После дембеля режиссер Псковского драмтеатра Вадим Радун предложил мне ставить в его спектакле… драки. А в итоге мне стало ясно: в режиссерской профессии пригодились все те, порой противоречивые, умения, которые я получил в жизни.
– Как вы попали на режиссерские курсы к Товстоногову?
– После попытки поступления в ГИТИС я с друзьями поехал отдыхать в Новороссийск и там пережил шок: едва ли не на наших глазах затонул «Адмирал Нахимов», по городу ходили люди, вымазанные зеленой краской, разлившейся из разбитого сухогруза – будто меченные бедой… В состоянии стресса я приехал в Ленинград и почти случайно, за компанию с приятелем, попал на собеседование к Товстоногову, который набирал режиссерский курс. После пережитого я был как-то нечеловечески спокоен, и Гога вдруг стал спрашивать меня не о театре, а о жизни, об армии. Так или иначе, меня зачислили. Со мной учился замечательный Вадик Фиссон, да много интересного народа: теперь почти все они, увы, живут за границей и ушли из профессии. Товстоногова мы видели редко, но он создал уникальную педагогическую команду. Если Гога превращал театр в храм, то Кацман – в сумасшедший дом (в высоком смысле этого слова), а Малочевская давала точные ориентиры ремесла.
– Как же возник знаменитый ныне и увенчанный премиями театр «Фарсы»?
– Вместе с Геннадием Тростянецким мы пригласили двенадцать ребят с курса Кацмана, чтобы на сцене Театра на Литейном поставить спектакль «Фарсы» по сборнику анекдотов XIV века. Потом спектакль закрыли, я решил бросить театр. Мне негде было жить, и свекровь нашей актрисы Оксаны Базилевич Алла Осипенко сдала мне «угол» на даче в Тарховке. Жил в снегах, умывался из колодца, и в конце концов мы с ребятами из несостоявшейся труппы решили поставить-таки «Фарсы» вчетвером. Репетировали по ночам, через две недели состоялась сдача спектакля, она же премьера, в… 9 часов утра. Набился полный зал, и Алла Осипенко говорила: «Ты – первый режиссер, который заставил меня встать в 9 утра». Народ падал с кресел от смеха, и мы сразу оказались на гребне успеха. Жить в недрах Театра на Литейном стало трудно, и мы пустились в свободное плавание.
– Вполне, как выяснилось, успешное. Теперь вы – один из самых модных режиссеров не только Питера, но и России. Приятно быть модным?
– Звучит не слишком респектабельно, но модному режиссеру легче работать – есть из чего выбрать. У меня теперь своя фирма, которая занимается «заказными» постановками, это слегка раздражает некоторых братьев по цеху. Но обижаться некогда – много работы.
– Про вас порой каламбурят: «Крамер любит крайности». Участие в организации празднования 300-летия Петербурга могло бы добавить бронзы вашему пока еще далекому от статуарности творческому облику…
– Не скрою, такие предложения мне поступали, но пока я их не принял: не люблю имитаций.
Комментарии (0)