Татьяна Толстая – внучка автора «Ибикуса» и «Хождения по мукам» – востребованный русский писатель. Печатается с 1983 года. В 1990-е несколько лет преподавала русскую литературу в Америке. Шлифует жанр эссе и короткого рассказа. С осени 2002-го ведет вместе с Дуней Смирновой телепередачу «Школа злословия» на канале «Культура».
– Татьяна Никитична, в вашей передаче с Ильей Глазуновым вы сказали, что худородный Романов казнил благородных декабристов. А как вы себе это представляете иначе? Как должен был караться мятеж, государственная измена?
– Они считали, что Романов занимается государственной изменой, поскольку предает всякую идею народа. Сказано это было Глазунову, чтобы именно…
– …раззадорить?
– Не то чтобы раззадорить. Чтобы он узнал другую точку зрения. Просто Глазунов не уважает ни чужое мужество, ни чужие идеи и высказывается об этом исключительно гнусно… Сказано это совершенно не из-за худородности, мне на нее наплевать. Во всей этой идее декабризма было много глупого, несвоевременного, а может, и очень правильного. Понятно, что благими намерениями вымощена дорога в ад, но важно, что в столкновении мятежников с монархом монарх оказался подлым, а они нет. Вот проблема Трубецкого, который погубил своих и остался лежать на диване. Казалось бы, слабый человек. Его мучили моральные сомнения, он не мог пересилить категорический императив: как же он пойдет и убьет. С другой стороны – Николай, который мог долго подло мучить людей, отняв у них все… У кого тут маленькая душонка, а у кого большая? Сытый, довольный, обласканный властями Глазунов все время капризничает, что его в телевизор не пускают… и не ему с его лизанием монарших сапог так говорить о людях.
– Вы не могли бы рассказать про ситуацию с газетой «Консерватор», к которой вы имели непосредственное отношение?
– Я считаю, что издатель – право его, деньги его, но он подвел тот коллектив, который был им сорван со своих работ, насиженных мест… Он нарушил устный контракт, нарушил честное слово джентльмена. Это безответственность с его стороны, потому что он нанял людей, одобрял их, поощрял делать одно, а теперь оказалось, что надо делать другое. Быстро пересмотрел свои идеи. На пресс-конференции при открытии газеты наш издатель сказал, что он понимает, что это «долгие деньги» и что если через пять лет газета выйдет «в ноль», то и слава тебе, Господи. Прошло два месяца. И он уже передумал…
– Как в истории с «Русским телеграфом»?
– Нет, «Русский телеграф» просуществовал год и закрылся не по идеологическим причинам.
– Деньги закончились?
– Или издатели побоялись, что закончатся. Там была сложившаяся команда, коллектив, я понимаю – всем страшно, дефолт, но через месяц ситуация уже изменилась. Мне кажется, что если бы кто-то подлил тогда денег, не испугавшись, или если бы «РТ» сократился в десять раз, предложил людям работать за часть зарплаты… Ведь потом оглянулись – не так страшен дефолт. А тут все глупо и несерьезно. Обидно, что сама идея газеты «Консерватор» надолго испорчена. Не умеешь – не берись.
– Поговорим о вашей «Школе злословия». Надо сказать, что вы не раскусили Гордона, капитулировали перед Прохановым, не смогли уесть Глазунова и умилялись вместе со Слиской. Где злословие?
– Там еще меньше было злословия. Например, мы влюбились в Ренату Литвинову и не скрывали этого, мы не смогли даже выбоины сделать во Владимире Петровиче Лукине. Понимаете, мы же школа злословия. Мы вышли показывать, как люди, например, не могут справиться со своими героями. Наша задача разыграть ситуацию максимально близко к достоверной. Это же все игра. Мы не ставим задачи победить. Если видим, сложный человек, замкнутый… мы же не показываем фокусы: взял и клюнул таракана, вот и нету великана. При этом проигрывать можно разными способами. Мы помним, что в году 52 передачи и надо проигрывать разнообразно.
– А как проходят съемки?
– Снимаем за три дня пять-шесть передач.
– А как с нарядами?
– Мы надеваем одежду от Парфёновой, мы ее любим, нам с ней хорошо. Она исключительно добрый, умный человек, и она – художник, и мы с удовольствием носим ее одежду. При этом у Парфёновой одежда дорогая и не на каждый день, хотя и pret+a+porter. И она нам одежду одалживает, а мы говорим: «Не-а» и покупаем. Скоро она нас разорит.
– Как вы считаете, комплексы автору, художнику необходимы? Существуют ведь компенсаторные механизмы в искусстве…
– Не знаю, необходимы ли – во-первых, по факту они у всех есть. Иначе перед вами либо святой, либо дурак, иногда это одно и то же. Как может не быть ущербна Божия тварь?
– Вы часто говорите, что не умеете придумывать сюжеты, а как же теория вечных бродячих сюжетов?
– Не то что не умею, но не считаю нужным придумывать сюжеты ради сюжетов.
– Как в вашей передаче вы сочетаете жизненную честность и «искусство лжи», необходимое в искусстве?
– Это очень сложный вопрос. Во-первых, никто не знает, что есть истина… Вот червь ползет на свет, у него есть какие-то остаточные нейроны… У человека есть понятие об истине: вот как нет справедливости, но есть понятие о справедливости – так и с истиной. Искусство идет кружным путем. Чем кривее путь, тем вернее дойдешь. Когда пытаешься описать, «как оно есть», ничего не получается. Но есть полюс добра.
– А как же строчки, кстати, из Серебряного века (интервью проходит в «Бродячей собаке», – прим. авт.): «Нет двух путей добра и зла, есть два пути добра»…
– Не согласна. Есть добро и есть зло.
Комментарии (1)