Блокадный портрет: Ирина Шостакович

Из окон вашей квартиры открывается удивительный вид на Михайловский сад и Спас на Крови. Вы давно здесь живете?

В этой квартире нет. А в детстве жила по соседству — на углу Инженерной и Садовой, в доме сотрудников Русского музея. Тогда мне говорили, что Спас — ужасная архитектура, на него не смотри, а смотри на Михайловский дворец.

Кто же это говорил?

Близкие. Мой отец, Антон Казимирович Супинский, был ученым, возглавлял в Этнографическом музее, до войны бывшем частью Русского, белорусский отдел. Он из-под Пинска, что и отразилось в нашей фамилии: «суб» — это приставка «под». Мы занимали большую профессорскую квартиру. После ареста отца в 1937-м и смерти матери на следующий год у нас стали отбирать одну комнату за другой. В 1942 году мы с бабушкой и дедушкой уехали в эвакуацию, и в Ленинград я уже не вернулась. Приезжала сюда лишь на каникулы, в гости к тете.

Помните ли вы Ленинград 1930-х?

Я родилась 30 ноября 1934 года, а на следующий день убили Кирова, поэтому до войны накануне моего дня рождения везде развешивали траурные флаги. В дни парадов рядом с нашим домом стояли танки, ожидая очереди проехать перед Зимним дворцом. Мы бегали смотреть на них, и танкисты иногда поднимали нас на броню. В войну, когда Ленинград стали бомбить, раздирать на части, он как-то очеловечился. Нам стало его ужасно жалко. Мы сидели в убежище во дворе Русского музея и прислушивались: неужели попали в Казанский собор, неужели в Исаакиевский?! А однажды попали прямо в нас — бомба разорвалась над убежищем, но оно выдержало, нас к утру откопали.

Как долго вы пробыли в блокадном городе?

Меня вывезли зимой 1942 года по Ладоге в Ярославль. Оттуда я написала тете письмо печатными буквами на адрес: Петроградская сторона, завод имени Макса Гельца, — сообщила, где я нахожусь, что дедушка и бабушка умерли в пути и что все вещи украдены. Медсестра приписала, что, мол, все хорошо, кормят белым хлебом. Удивительно, но письмо дошло. Тетя связалась по рации со своей сестрой в Москве, и меня сначала переправили туда, а потом мы переехали в Куйбышев. Как позже выяснилось, я жила там на одной улице с Дмитрием Дмитриевичем. (Шостакович был эвакуирован из Ленинграда в сентябре 1941-го, в Куйбышеве состоялась премьера его Седьмой симфонии, «Ленинградской». — Прим. ред.)

Блокадные дети отличались от сверстников?

Да, ровесники казались мне инфантильными, я не могла с ними играть, бегать, смеяться. Мне купили куклу с закрывающимися глазами — казалось бы, мечта любой девочки. Я дала ей имя Сталина, посадила в угол дивана и больше к ней не притрагивалась, разучилась играть. В школе в первом классе мне тоже было скучно, я уже умела читать и, сидя целыми днями одна дома, читала те же книги, что и тетка, — повести Тургенева, например. На пении мне странно было подпевать, что «все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц, и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ».

Когда уже в 1960–1970-е вы приезжали с Дмитрием Дмитриевичем в Ленинград, куда любили ходить?

В Филармонию, в Театр комедии обязательно, к Акимову, Дмитрий Дмитриевич очень ценил его. А у меня там работал бывший однокурсник по Московскому педагогическому институту, мой приятель Петя Фоменко. Останавливались мы всегда в гостинице «Европейская», тут недавно меня узнал один старый швейцар.

А тогда на вас смотрели, узнавали?

На Дмитрия Дмитриевича смотрели, что очень плохо на него действовало, он не любил публичность. Даже премьеры его произведений всегда были поводом для ужасных переживаний. Мои радужные представления, что новая музыка — это замечательно, быстро развеялись после первой премьеры, свидетельницей которой я стала: после Тринадцатой симфонии. Неверно думать, что главным в жизни Шостаковича были дети, которых он очень любил, или я. Главным для него всегда была его музыка. Поэтому-то я и занимаюсь изданием его произведений.

Вы также создали московский и парижский центры изучения наследия Шостаковича. Как они соотносятся между собой?

В Москве у нас архив и издательство, где специалисты, которым я доверяю, готовят выверенные по автографам издания произведений Дмитрия Дмитриевича. В них исправляются ошибки и неточности, допущенные в более ранних публикациях. В Париже собраны дубликаты рукописей, записи произведений. Во Францию западным исследователям проще приехать, чем в Москву. Туда также обращаются театры, которые ставят оперы и балеты Шостаковича, музыканты, исполняющие его произведения.

Получается, что вы живете на три города. Где отраднее?

В Петербурге тихо. Нигде у меня нет такого вида из окон, как здесь.

Текст: Анна Петрова
Фото: Алексей Костромин