Ирина Евтеева

В фильмографии Евтеевой, кроме "Клоуна", – "Черная дыра" (диплом-1980), "Крысолов" (1984), "Лошадь, скрипка... и немножко нервно" (1991), "Эликсир" (1995), полутораминутная новелла "Летун" в международном проекте к юбилею Москвы OPTIMUS MUNDUS (2000) и анимационные вставки в фильме Ильи Макарова "Тело будет предано земле, а старший мичман будет петь" (1998, ну, сны наркомана – помните?).

Все настоящие творцы уникальны, но Евтеева – нечто особенное. Художник, режиссер-аниматор, преподаватель, исследователь кино... Профессор? Вот эта ироничная, смешливая, как все преодолевающая наш быт женщина – единственная в России, у которой "Серебряный Лев св. Марка" – главный приз среди короткометражных фильмов Венецианского фестиваля? А вот он, можно потрогать.

Поверить трудно. До Евтеевой в Венеции награждали братьев Васильевых за "Чапаева", Тарковского – за "Иваново детство", Михалкова – за "Ургу" и Ларису Шепитько за фильм "Ты и я". Это из русских. Зарубежных не станем перечислять. Неплохая компания для десятиминутной анимационной фантазии "Клоун" по мотивам спектакля Snow Show Славы Полунина. Но аниматоры в кино – будто разведчики в жизни: на переднем, простите, крае искусства и совершенно не известны широким массам. Федор Хитрук – как Зорге, Котеночкин – как Штирлиц: их популярность выросла на детско-подростковой аудитории (по сути, универсальной, ибо умноженной родителями). Конечно, Ирина Евтеева прекрасно известна профессионалам: когда-то на любительской студии ЛОМО ее первые опыты увидели последовательно Олег Ковалов, Алексей Герман и Александр Сокуров. Они сказали свое "веское слово" – и с 1989 года Евтеева имеет возможность безумствовать в красках на "Ленфильме".

– Но здесь не делают анимацию...

– Мой дед проработал на этой студии 50 лет. Актером, а потом – укладчиком текста. Я оказалась тут впервые года в три и до сих пор помню китайца, который бесконечно, снова и снова полз по экрану: в проектор было заряжено кольцо, дед работал... А во время демонстраций меня сажали на студийную машину всю в воздушных шариках... Вообще же предки – из немцев, витражные матера и мозаичные; Петр Великий позвал в Россию.. . А бабушкин брат старший был, между прочим, очень хорошим киноинженером, его аппаратура летала на Луну, там фотографировала...

Так сошлись в Евтеевой "рукоделие" и "железки". В одном из "спрятанных", далеких от ремонта помещений ленфильмовского цеха комбинированных съемок стоит громоздкий мультстанок, вокруг – еще много разной техники. Вертикально укреплено стекло, на него проецируется черно-белое изображение – и пальчиком, пальчиком рисует поверх него Евтеева новую картинку. Однако расцветает она не только красками: два десятка хитрых лампочек укреплено на хитром штативе, их лучики – тоже "кисточка".

– Рисование светом – буквально?

– Да. Еще на "Крысолове" рисовала фонариком, иногда – свечкой. Идея была: световод. Во время экспозиции след оставляет светящаяся точка... Еще придумала ход: киноизображение возникает в киноизображении. Допустим, упрощая: хармсовская старуха, у нее кастрюля – а оттуда Олейников поет...

– Как такое придумывается?

– Мне приснился сон. Где я очень хорошо увидела всю свою технику. Мне ее показали. Вот Маяковский идет. Зачем Маяковский? – никогда не любила поэзию Маяковского, а тут его вижу. И дождь, и снег одновременно в кадре. И видно, что изображение – не "сложенное", а разное. И с этим можно работать. Так потом возникла "Лошадь, скрипка...". Там был человек "огненный": по контуру заранее снятого актера накладывался свет. Позже пришла живопись на стекле... Понятно? Специально снятое и/или готовое изображение (в основном, актеры или явления природы, стихии, которые движутся) трансформируется живописно-кинематографическими способами в абсолютно иное – сложнейшее по происхождению и феерически-чистое, если можно так сказать, в итоге. Диковинные рыбы плывут, ярчайшие птицы летают, могучие животные бегут, радужные цветы распускаются, космос черно-фиолетов, море сине, как нигде, вечность пугает и манит, волна превращается в веер с блестками... Последнее – финальный кадр фильма "Петербург". Работа длится четыре года: нет в кино ничего более кропотливого, чем анимация.

– Грин, Гофман, Маяковский, "Петербург" по Андрею Белому и Пушкину...

– Сейчас от литературы ухожу... Герой повторяет по сюжету то, что делаю я: пытается войти в чужое кино. В основе – кадры города, снятые почти за сто лет.

– Эти фантазии, эти сны – "прятки" от жизни?

– Они и есть моя жизнь. Я вижу тот город, который изображаю. Я не сочиняю.

Она не сочиняет. Она принимает свое затворничество (оператор Генрих Маранджян и еще несколько соратников рядом, и все), мизерные деньги, чай с пирожком в обед, необходимость греть воду на плитке, чтобы отмыть руки от краски. Она не делает рекламу и клипы: примитивно. Удивляется настырным вопросам о Масяне: это не искусство анимации. Уже придуман "Демон" по Врубелю – и не только, это будет совсем иная картина... Сны продолжаются. Хотела бы, конечно, получить "Оскар". Зачем? – Может, тогда ее кино, наконец, будут показывать.