В сентябре 2009 года журнал «Собака.ru» опубликовал эксклюзивные интервью с Михаилом Фридманом, Петром Авеном и Олегом Тиньковым на тему «Гудбай, понты!». В итоговый номер уходящего года мы решили включить полную версию интервью с Петром Авеном, которое сделал Андрей Лошак. Гламур непродуктивен, переоценка жизненных ориентиров в обществе уже началась – в этом уверен президент ОАО «Альфа-Банк».
В моей жизни все шло постепенно, у меня было несколько этапов «богатения». Я родился в коммуналке без горячей воды, где мама дровами топила печь, а к концу школы я уже жил с родителями в большой трехкомнатной квартире на Ленинском проспекте. Отец, когда я появился на свет, был кандидатом наук, а потом стал членом-корреспондентом АН СССР. Это было сильнейшее изменение.
Следующий безусловный материальный рывок случился в 1989-м, когда я уехал работать в Австрию. Как старший научный сотрудник я получал в Москве триста рублей, жена, аспирантка, – рублей сто. По советским понятиям это тоже было неплохо: у нас была двухкомнатная кооперативная квартира, машина «копейка». Но, приехав в Австрию, я стал получать несколько тысяч долларов в месяц. Конечно, ничего шикарного мы позволить себе не могли. Я ездил на «Фиат-Типо», потому что «Мерседес» или БМВ были мне не по карману. В 1990 году мы поехали отдыхать в четырехзвездочный ClubMed в Марокко и обалдели от «роскоши» – это был для нас абсолютный потолок. Но так как я собирался заниматься наукой, у меня даже мысли не возникало, что может быть как-то по-другому. Если честно, я на эту тему просто не думал.
Потом я вернулся в Москву, работал в правительстве, а месяцев через шесть после ухода из него начал зарабатывать деньги. Здесь уже все развивалось довольно стремительно. Я, конечно, сразу понял, что перешел в другую лигу по доходам, но не могу сказать, что у меня снесло крышу. Мы с женой этот переход как-то спокойно перенесли. К хорошему быстро привыкаешь – это правда. Но при этом многие привычки остались. В еде, например. Пристрастие к салу, водке и квашеной капусте сохранилось на всю жизнь и уже никуда не денется.
О путешествиях и искусстве
Заработав большие деньги, какую мечту вы реализова ли в первую очередь?
Ну, конечно, у нас стала больше жилплощадь. Но и моя квартира на Арбате, и дача (дом в Барвихе, принадлежавший когда-то писателю Алексею Толстому. – А. Л.) принципиально не отличаются от того пространства, где я жил в СССР, только размерами. У меня так же много книг, как было, нет ни золота, ни хрусталя. Все как у моих родителей, только больше.
Но в том, что вы живете на даче советского графа, есть определенный вызов вашим рублевским соседям?
Это типичная старомосковская дача, деревянная. Она разительно отличается от любого новорусского дома. В огромных замках с мебелью от Версаче мне некомфортно. Единственное, что фундаментально изменило мою жизнь после получения денег, это возможность путешествовать, когда хочешь и куда хочешь. Я практически каждые выходные улетаю из Москвы – либо с женой и детьми, либо на охоту.
На личном самолете?
Нет, я пользуюсь услугами NetJet. Это как такси. Очень удобно: вы звоните, и через двадцать четыре часа самолет стоит в любой точке Европы и ждет вас. Иметь свой самолет – совершенно бессмысленно. Им надо заниматься, платить зарплату летчикам, тратить время на то, чтобы руководить экипажем…
Яхты у вас тоже нет?
Яхты нет. Есть маленькая яхточка – двадцать метров, где вся команда – это капитан и один матрос, прикомандированные на лето. Откровенно говоря, тратить время на управление собственным имуществом очень не хочется. Поэтому обхожусь без лишних домов, самолетов и яхт.
На что еще вы тратите деньги?
На искусство, коллекции живописи и фарфора. Желание собирать у меня возникло еще в школьные годы. Когда мне было шестнадцать лет, я ходил в дом к вдове художника Роберта Фалька – она устраивала по воскресеньям показы, картины продавала. Можно было купить шедевры за тысячу рублей – большие деньги, но для нашей семьи вполне подъемные. Я еще тогда просил отца кое-что купить, но у него были другие представления о прекрасном. Так что первые картины я начал приобретать в 1993 году, как только стал зарабатывать. До кризиса казалось, что это ужасно выгодное вложение, сейчас – нет. Но я собираю систематические коллекции и потому продолжаю покупать.
Это теперь вошло в моду…
Модно покупать отдельные картины: одну, две, пять. Собирать коллекции – это работа, и это в моду не вошло. У нас удивительно мало коллекционеров среди тех людей, которые могли бы себе позволить ими быть.
Почему?
Это вопрос к ним, а не ко мне, это общество такое. У многих нет времени, у некоторых – интереса. Может, их дети будут собирать.
Почему эти люди коллекционируют яхты, а не картины?
Может, причина в бедном детстве? Многие удовлетворяют тоску по игрушкам, ведь яхты и самолеты – это игрушки в большей степени, чем картины. Мне, к счастью, игрушек хватало: отец из командировок привозил западные железные дороги, маленькие автомобильчики, коллекцию которых я продал, когда закончил десятый класс. А у кого-то ничего этого не было. Я думаю, вот она – причина страсти к роскошным яхтам. Мне это не близко – приобретение футбольного клуба я больше понимаю, но я купил бы клуб, за который болел всю жизнь. Одно время мы пытались стать владельцами московского «Спартака», на матчи которого я ходил еще в детстве, – не получилось.
О преимуществах английского образования
Я так понимаю, что все люди вашего круга имеют недвижимость за границей. Вы вот про Лондон говорили что-то.
У меня есть дом под Лондоном, там учатся мои дети.
Недавно у вас дети, по-моему, в России жили.
Мы до последнего момента пытались их не отправлять за границу, но из-за моральной атмосферы в школе решили, что это все же необходимо.
Почему?
Очень банально – у них пошли разговоры о том, кто состоятельнее, кто беднее, кто папа, кто мама. Все это надо давить в зародыше. Они должны себя чувствовать нормальными, обычными детьми, ничем не выделяющимися из толпы. Приоритетом должна быть учеба, а не поход с товарищами в московский клуб. В Англии, мне кажется, им будет лучше, там чихать хотели на то, кто они такие. Они учатся в школе, где являются единственными русскими. Они ездят в Лондон на электричке. У них нет никакой охраны. Вот, собственно, и вся история.
Безусловно, это жертва, особенно со стороны жены, которая разрывается между Москвой и Лондоном. И я туда летаю минимум два раза в месяц на длинные выходные. Конечно, это проблема, но так будет лучше.
А что за школа была в Москве?
Московская экономическая школа – популярная в столице. Я ничего плохого сказать про нее не могу, но в целом вся атмосфера московского гламура, которая, безусловно, влияет и на детей, для развития личности непродуктивна.
О правилах игры
Машины с мигалкой у меня нет. Но даже если бы и была – пользы от нее мало: попасть с Рублевки в Москву за разумное время стало невозможно, несмотря ни на что.
Поэтому я практически не ночую на даче. Когда жены нет, живу в Москве. Я довольно часто хожу в театр и больше ходил бы на различные «интеллектуальные» мероприятия, но не делаю этого потому, что меня узнают, мое присутствие на каких-то музыкальных или литературных вечерах заметно, и может, это мой комплекс, но ощущается «диссонансно». Иногда читаешь журнал «Афиша» – масса интересных мест, и надо бы вроде надеть джинсы, свитер и пойти, но как-то… ломает. Мы же играем те роли, которые нам розданы.
Вы сейчас говорите о какой-то очень серьезной внутренней проблеме.
Да, это так и есть. Когда человеку говорят «ты вор, ты вор», он начинает воровать. Есть у людей внутренняя потребность соответствовать своему ярлыку. Так и здесь. Принято считать, что богатым место на показе «Феррари», а не на лекции по биоинформатике. Я, увы, знаю, что, придя в нормальную демократическую среду, буду чувствовать себя не вполне комфортно. Вот поэтому и хожу редко.
О бедных
А кризис не сделал вас чуть демократичнее? Я, например, видел ваши статьи в журнале «Русский пионер», раньше я вас как-то не замечал в прессе.
В свое время я написал две большие статьи в газете «Коммерсантъ», в 1998-м и в 2000-м, когда Путин стал президентом. Потом писать перестал по ряду причин.
По каким же?
Я пишу о социально-экономических проблемах, не про любовь, а про общество. Нынешняя общественная атмосфера не подталкивает к таким писаниям. Социального запроса на публицистику давно уже нет.
Я думаю, что обществу интересно все, что думают люди вашего круга.
Понимаете, хочется писать тексты, которые читают не потому, что я возглавляю большой банк. Хочется создать текст, который интересен сам по себе. Может быть, сейчас запрос, о котором я говорил, появится. Мне Андрей Колесников недавно предложил написать рецензию на книжку Захара Прилепина. Я бы отказался, если бы Прилепин меня не завел. Вот и написал. И получил десятки тысяч отзывов.
В Интернете?
Да, в Интернете. Мне захотелось ответить, я написал второй текст. Пока я это временно прекращу, потому что, к сожалению, уровень дискуссии в Сети меня тоже потряс.
А что вас поразило?
Меня поразила фантастическая злость.
Классовая?
Любая. Абсолютное неуважение друг к другу, не только ко мне. То, что они пишут друг другу, что пишут Новодворской, Орешкину или даже Проханову в ответ на их публикации, – это абсолютное неуважение к человеку. О какой демократии мы говорим? Демократия предполагает прежде всего уважение, понимание, что все люди абсолютно равны, ни у кого нет никакого биологического превосходства над другим человеком. Кстати, еще одна причина, почему у меня дети уехали в Англию: там их научат тому, что все люди равны, независимо от национальности, независимо от богатства.
О богатых
А вы согласны с тем, что у народа есть некоторое право ненавидеть олигархов как класс?
Я, конечно, пристрастен, но считаю, что это не вполне справедливо. Да и не продуктивно. В обществе распространяется огромная ложь о богатых как людях и о богатстве как социальном институте. Богатство является мотором развития. Нью-Йорк является самым блестящим и самым продвинутым городом в мире, потому что в нем больше всего богатых людей, а Лондон на втором месте.
Москва вроде бы на первом месте в мире по количеству миллиардеров, но почему-то не скажешь, что это блестящий и продвинутый город.
Он будет блестящим городом, если социальные революции его не перевернут. Москва и так сделала гигантский рывок… В Нью-Йорке самые интересные журналы и лучшие частные галереи, богатые тащат мир вперед. Они могут лично кому-то не нравиться, безусловно, но ни у кого нет морального права обвинять их в воровстве. А у нас сегодня именно такое массовое сознание – левое, – и это глубокая ошибка. Мне вообще не нравится социализм, это такая большая ложь.
Но речь не о богатстве вообще, а конкретно о поведении российских олигархов. Согласитесь, что люди отгородились от остальной страны большими рублевскими заборами. Я просто как журналист могу пожаловаться: практически ни с кем из героев российского списка «Форбс» невозможно договориться об интервью. И плевать им на паблисити. Такое удивительно прене брежительное отношение. Есть власть и коллеги по бизнесу, мнение которых важно, и есть чернь, массы, с которыми пусть пиарщики разбираются.
В целом я с вами согласен. Это наша национальная традиция – острое желание показать свою исключительность, то, что тебе дано право быть не как все. Мне лидер одного из государств – бывшей советской республики – как-то сказал: «Когда я слышу, какой я великий, я себя сильно щипаю, очень помогает». Действительно, наши олигархи себя не щипают. Но это относится не только к олигархам, это общая российская черта. Точно так же разговаривает хозяин маленького магазина со своей продавщицей. Это отношение идет сверху вниз и пронизывает все общество. Не демократическое мироощущение, а рабское: я – начальник, ты – дурак, я – богатый, ты – бедный, а значит, никто. О гламуре
Я очень доволен, что заработал деньги, когда мне было уже под сорок лет. Хуже, когда миллионы сваливаются на тебя в двадцать пять – тридцать лет, миллионы легко заработанные, потому что в условиях роста заработать действительно легко: что бы ты ни купил, через год стоит в два раза больше. Ну вот гламур – это следствие именно этих легких, почти шальных денег. Легкие деньги разрушают личноcть. Эта гламурная атмосфера у нас, к сожалению, некоторое время превалировала.
Сейчас, я думаю, все встанет в значительной степени на свои места.
В 2000-е большинству представителей крупного бизнеса казалось, что этот праздник легких денег никогда не кончится. Люди из вашего окружения как-то изменились за эти годы?
Я думаю, что на меня и моих друзей это не повлияло, мы уже слишком взрослые, чтобы на нас что-то такое могло сильно повлиять. Увереннее в себе стали – это да. И я, конечно, привык не считать деньги на ежедневные траты, я привык летать частными самолетами, и есть много другого, к чему я привык. Но я абсолютно не боюсь это потерять. Мне, конечно, нужны минимальный уровень комфорта, квартира с горячей водой в не очень загазованном районе и чистая свежая одежда. Думаю, что сейчас я легко бы жил жизнью нормального западного профессора – наши живут бедновато, к сожалению. Более того, желание быть богатым во многом подогревается любопытством. Я его уже удовлетворил, мне это уже не интересно. А людям хочется посмотреть мир миллионеров, который как бы за стеклом прячется. Многое из того, что им видится за этим стеклом, не существует на самом деле. Одежда отличается минимально, еда, рестораны… Вот мы с детьми специально стали посещать самые знаменитые заведения, Fat Duck в Англии или The French Laundry в Калифорнии. И что? По мне, пойти в обычное бистро в Париже гораздо вкуснее.
А про капусту и водку я уже говорил.
В моей жизни все шло постепенно, у меня было несколько этапов «богатения». Я родился в коммуналке без горячей воды, где мама дровами топила печь, а к концу школы я уже жил с родителями в большой трехкомнатной квартире на Ленинском проспекте. Отец, когда я появился на свет, был кандидатом наук, а потом стал членом-корреспондентом АН СССР. Это было сильнейшее изменение.
Следующий безусловный материальный рывок случился в 1989-м, когда я уехал работать в Австрию. Как старший научный сотрудник я получал в Москве триста рублей, жена, аспирантка, – рублей сто. По советским понятиям это тоже было неплохо: у нас была двухкомнатная кооперативная квартира, машина «копейка». Но, приехав в Австрию, я стал получать несколько тысяч долларов в месяц. Конечно, ничего шикарного мы позволить себе не могли. Я ездил на «Фиат-Типо», потому что «Мерседес» или БМВ были мне не по карману. В 1990 году мы поехали отдыхать в четырехзвездочный ClubMed в Марокко и обалдели от «роскоши» – это был для нас абсолютный потолок. Но так как я собирался заниматься наукой, у меня даже мысли не возникало, что может быть как-то по-другому. Если честно, я на эту тему просто не думал.
Потом я вернулся в Москву, работал в правительстве, а месяцев через шесть после ухода из него начал зарабатывать деньги. Здесь уже все развивалось довольно стремительно. Я, конечно, сразу понял, что перешел в другую лигу по доходам, но не могу сказать, что у меня снесло крышу. Мы с женой этот переход как-то спокойно перенесли. К хорошему быстро привыкаешь – это правда. Но при этом многие привычки остались. В еде, например. Пристрастие к салу, водке и квашеной капусте сохранилось на всю жизнь и уже никуда не денется.
О путешествиях и искусстве
Заработав большие деньги, какую мечту вы реализова ли в первую очередь?
Ну, конечно, у нас стала больше жилплощадь. Но и моя квартира на Арбате, и дача (дом в Барвихе, принадлежавший когда-то писателю Алексею Толстому. – А. Л.) принципиально не отличаются от того пространства, где я жил в СССР, только размерами. У меня так же много книг, как было, нет ни золота, ни хрусталя. Все как у моих родителей, только больше.
Но в том, что вы живете на даче советского графа, есть определенный вызов вашим рублевским соседям?
Это типичная старомосковская дача, деревянная. Она разительно отличается от любого новорусского дома. В огромных замках с мебелью от Версаче мне некомфортно. Единственное, что фундаментально изменило мою жизнь после получения денег, это возможность путешествовать, когда хочешь и куда хочешь. Я практически каждые выходные улетаю из Москвы – либо с женой и детьми, либо на охоту.
На личном самолете?
Нет, я пользуюсь услугами NetJet. Это как такси. Очень удобно: вы звоните, и через двадцать четыре часа самолет стоит в любой точке Европы и ждет вас. Иметь свой самолет – совершенно бессмысленно. Им надо заниматься, платить зарплату летчикам, тратить время на то, чтобы руководить экипажем…
Яхты у вас тоже нет?
Яхты нет. Есть маленькая яхточка – двадцать метров, где вся команда – это капитан и один матрос, прикомандированные на лето. Откровенно говоря, тратить время на управление собственным имуществом очень не хочется. Поэтому обхожусь без лишних домов, самолетов и яхт.
На что еще вы тратите деньги?
На искусство, коллекции живописи и фарфора. Желание собирать у меня возникло еще в школьные годы. Когда мне было шестнадцать лет, я ходил в дом к вдове художника Роберта Фалька – она устраивала по воскресеньям показы, картины продавала. Можно было купить шедевры за тысячу рублей – большие деньги, но для нашей семьи вполне подъемные. Я еще тогда просил отца кое-что купить, но у него были другие представления о прекрасном. Так что первые картины я начал приобретать в 1993 году, как только стал зарабатывать. До кризиса казалось, что это ужасно выгодное вложение, сейчас – нет. Но я собираю систематические коллекции и потому продолжаю покупать.
Это теперь вошло в моду…
Модно покупать отдельные картины: одну, две, пять. Собирать коллекции – это работа, и это в моду не вошло. У нас удивительно мало коллекционеров среди тех людей, которые могли бы себе позволить ими быть.
Почему?
Это вопрос к ним, а не ко мне, это общество такое. У многих нет времени, у некоторых – интереса. Может, их дети будут собирать.
Почему эти люди коллекционируют яхты, а не картины?
Может, причина в бедном детстве? Многие удовлетворяют тоску по игрушкам, ведь яхты и самолеты – это игрушки в большей степени, чем картины. Мне, к счастью, игрушек хватало: отец из командировок привозил западные железные дороги, маленькие автомобильчики, коллекцию которых я продал, когда закончил десятый класс. А у кого-то ничего этого не было. Я думаю, вот она – причина страсти к роскошным яхтам. Мне это не близко – приобретение футбольного клуба я больше понимаю, но я купил бы клуб, за который болел всю жизнь. Одно время мы пытались стать владельцами московского «Спартака», на матчи которого я ходил еще в детстве, – не получилось.
О преимуществах английского образования
Я так понимаю, что все люди вашего круга имеют недвижимость за границей. Вы вот про Лондон говорили что-то.
У меня есть дом под Лондоном, там учатся мои дети.
Недавно у вас дети, по-моему, в России жили.
Мы до последнего момента пытались их не отправлять за границу, но из-за моральной атмосферы в школе решили, что это все же необходимо.
Почему?
Очень банально – у них пошли разговоры о том, кто состоятельнее, кто беднее, кто папа, кто мама. Все это надо давить в зародыше. Они должны себя чувствовать нормальными, обычными детьми, ничем не выделяющимися из толпы. Приоритетом должна быть учеба, а не поход с товарищами в московский клуб. В Англии, мне кажется, им будет лучше, там чихать хотели на то, кто они такие. Они учатся в школе, где являются единственными русскими. Они ездят в Лондон на электричке. У них нет никакой охраны. Вот, собственно, и вся история.
Безусловно, это жертва, особенно со стороны жены, которая разрывается между Москвой и Лондоном. И я туда летаю минимум два раза в месяц на длинные выходные. Конечно, это проблема, но так будет лучше.
А что за школа была в Москве?
Московская экономическая школа – популярная в столице. Я ничего плохого сказать про нее не могу, но в целом вся атмосфера московского гламура, которая, безусловно, влияет и на детей, для развития личности непродуктивна.
О правилах игры
Машины с мигалкой у меня нет. Но даже если бы и была – пользы от нее мало: попасть с Рублевки в Москву за разумное время стало невозможно, несмотря ни на что.
Поэтому я практически не ночую на даче. Когда жены нет, живу в Москве. Я довольно часто хожу в театр и больше ходил бы на различные «интеллектуальные» мероприятия, но не делаю этого потому, что меня узнают, мое присутствие на каких-то музыкальных или литературных вечерах заметно, и может, это мой комплекс, но ощущается «диссонансно». Иногда читаешь журнал «Афиша» – масса интересных мест, и надо бы вроде надеть джинсы, свитер и пойти, но как-то… ломает. Мы же играем те роли, которые нам розданы.
Вы сейчас говорите о какой-то очень серьезной внутренней проблеме.
Да, это так и есть. Когда человеку говорят «ты вор, ты вор», он начинает воровать. Есть у людей внутренняя потребность соответствовать своему ярлыку. Так и здесь. Принято считать, что богатым место на показе «Феррари», а не на лекции по биоинформатике. Я, увы, знаю, что, придя в нормальную демократическую среду, буду чувствовать себя не вполне комфортно. Вот поэтому и хожу редко.
О бедных
А кризис не сделал вас чуть демократичнее? Я, например, видел ваши статьи в журнале «Русский пионер», раньше я вас как-то не замечал в прессе.
В свое время я написал две большие статьи в газете «Коммерсантъ», в 1998-м и в 2000-м, когда Путин стал президентом. Потом писать перестал по ряду причин.
По каким же?
Я пишу о социально-экономических проблемах, не про любовь, а про общество. Нынешняя общественная атмосфера не подталкивает к таким писаниям. Социального запроса на публицистику давно уже нет.
Я думаю, что обществу интересно все, что думают люди вашего круга.
Понимаете, хочется писать тексты, которые читают не потому, что я возглавляю большой банк. Хочется создать текст, который интересен сам по себе. Может быть, сейчас запрос, о котором я говорил, появится. Мне Андрей Колесников недавно предложил написать рецензию на книжку Захара Прилепина. Я бы отказался, если бы Прилепин меня не завел. Вот и написал. И получил десятки тысяч отзывов.
В Интернете?
Да, в Интернете. Мне захотелось ответить, я написал второй текст. Пока я это временно прекращу, потому что, к сожалению, уровень дискуссии в Сети меня тоже потряс.
А что вас поразило?
Меня поразила фантастическая злость.
Классовая?
Любая. Абсолютное неуважение друг к другу, не только ко мне. То, что они пишут друг другу, что пишут Новодворской, Орешкину или даже Проханову в ответ на их публикации, – это абсолютное неуважение к человеку. О какой демократии мы говорим? Демократия предполагает прежде всего уважение, понимание, что все люди абсолютно равны, ни у кого нет никакого биологического превосходства над другим человеком. Кстати, еще одна причина, почему у меня дети уехали в Англию: там их научат тому, что все люди равны, независимо от национальности, независимо от богатства.
О богатых
А вы согласны с тем, что у народа есть некоторое право ненавидеть олигархов как класс?
Я, конечно, пристрастен, но считаю, что это не вполне справедливо. Да и не продуктивно. В обществе распространяется огромная ложь о богатых как людях и о богатстве как социальном институте. Богатство является мотором развития. Нью-Йорк является самым блестящим и самым продвинутым городом в мире, потому что в нем больше всего богатых людей, а Лондон на втором месте.
Москва вроде бы на первом месте в мире по количеству миллиардеров, но почему-то не скажешь, что это блестящий и продвинутый город.
Он будет блестящим городом, если социальные революции его не перевернут. Москва и так сделала гигантский рывок… В Нью-Йорке самые интересные журналы и лучшие частные галереи, богатые тащат мир вперед. Они могут лично кому-то не нравиться, безусловно, но ни у кого нет морального права обвинять их в воровстве. А у нас сегодня именно такое массовое сознание – левое, – и это глубокая ошибка. Мне вообще не нравится социализм, это такая большая ложь.
Но речь не о богатстве вообще, а конкретно о поведении российских олигархов. Согласитесь, что люди отгородились от остальной страны большими рублевскими заборами. Я просто как журналист могу пожаловаться: практически ни с кем из героев российского списка «Форбс» невозможно договориться об интервью. И плевать им на паблисити. Такое удивительно прене брежительное отношение. Есть власть и коллеги по бизнесу, мнение которых важно, и есть чернь, массы, с которыми пусть пиарщики разбираются.
В целом я с вами согласен. Это наша национальная традиция – острое желание показать свою исключительность, то, что тебе дано право быть не как все. Мне лидер одного из государств – бывшей советской республики – как-то сказал: «Когда я слышу, какой я великий, я себя сильно щипаю, очень помогает». Действительно, наши олигархи себя не щипают. Но это относится не только к олигархам, это общая российская черта. Точно так же разговаривает хозяин маленького магазина со своей продавщицей. Это отношение идет сверху вниз и пронизывает все общество. Не демократическое мироощущение, а рабское: я – начальник, ты – дурак, я – богатый, ты – бедный, а значит, никто. О гламуре
Я очень доволен, что заработал деньги, когда мне было уже под сорок лет. Хуже, когда миллионы сваливаются на тебя в двадцать пять – тридцать лет, миллионы легко заработанные, потому что в условиях роста заработать действительно легко: что бы ты ни купил, через год стоит в два раза больше. Ну вот гламур – это следствие именно этих легких, почти шальных денег. Легкие деньги разрушают личноcть. Эта гламурная атмосфера у нас, к сожалению, некоторое время превалировала.
Сейчас, я думаю, все встанет в значительной степени на свои места.
В 2000-е большинству представителей крупного бизнеса казалось, что этот праздник легких денег никогда не кончится. Люди из вашего окружения как-то изменились за эти годы?
Я думаю, что на меня и моих друзей это не повлияло, мы уже слишком взрослые, чтобы на нас что-то такое могло сильно повлиять. Увереннее в себе стали – это да. И я, конечно, привык не считать деньги на ежедневные траты, я привык летать частными самолетами, и есть много другого, к чему я привык. Но я абсолютно не боюсь это потерять. Мне, конечно, нужны минимальный уровень комфорта, квартира с горячей водой в не очень загазованном районе и чистая свежая одежда. Думаю, что сейчас я легко бы жил жизнью нормального западного профессора – наши живут бедновато, к сожалению. Более того, желание быть богатым во многом подогревается любопытством. Я его уже удовлетворил, мне это уже не интересно. А людям хочется посмотреть мир миллионеров, который как бы за стеклом прячется. Многое из того, что им видится за этим стеклом, не существует на самом деле. Одежда отличается минимально, еда, рестораны… Вот мы с детьми специально стали посещать самые знаменитые заведения, Fat Duck в Англии или The French Laundry в Калифорнии. И что? По мне, пойти в обычное бистро в Париже гораздо вкуснее.
А про капусту и водку я уже говорил.
Комментарии (0)