НОВЫЙ РЕАЛИЗМ. ЧАСТЬ 3
Когда мы в течение последних лет пяти собирались в своем тесном кругу, у нас, признаюсь вам, вообще ни разу не заходила речь о литературе. «Как, мол, брат, твой рассказ в жанре нового реализма? — Да трудно, брат, не хватает пока правды жизни!» Нет, речь почти всегда шла о политической повестке дня, актуальных партийных драках и медийных перетрясках. Нашу улыбчивую банду скорее стоило назвать новым нонконформизмом или сообществом радикальных консерваторов. На худой конец клиническим реализмом, и это было бы особенно точно. Но вот назвали новым реализмом, и приходится теперь отвечать. К реализму мы имели отношение только в том смысле, что, говоря о современности, каждый из нас так или иначе демонстрировал молодую и наглядную неприязнь к установившемуся в окружающей реальности порядку вещей. Сначала это многих подкупало. Потом стало многих раздражать.
|
Андрей Рубанов
|
Никакого нового реализма нет, есть просто реализм, который активно развивается и будет развиваться. Являюсь ли я новым реалистом, не знаю, пусть это решают критики и литературоведы. Реализм неисчерпаем, как неисчерпаема жизнь. Ребята, которые в «нулевые» годы сделали себе имена горячими резкими книгами, сейчас являются уважаемыми литераторами и напишут, я уверен, еще более резкие и горячие книги: наша действительность к этому располагает.КРИТИКА
Ну да, все патентованные новые реалисты с какого-то времени успешно работают в качестве колумнистов глянцевых журналов. Обуржуазились. Мы же должны распространять свои тексты в ксерокопиях или выкрикивать на митингах у памятника Маяковскому. Но вообще, это примерно та же история, что с Иваном Охлобыстиным, заявившим как-то, что он влез на шею чудовищу шоу-бизнеса и будет паразитировать на нем, пока чудовище не издохнет. Ну да, Елизарову дали «Букера», а он ходит в берцах, как сами знаете кто, а Прилепину — сто тысяч долларов за книгу десятилетия, и он не отказался. Между тем предыдущие лет пятнадцать либеральная общественность делила кэш исключительно между своими. И если у них не подросло новое поколение, то кто ж в том виноват? Еще у новых реалистов морда кирпичом. Это выяснилось, когда была опубликована антология «Десятка» с произведениями десяти новых реалистов и на нее стали выходить рецензии. Рецензенты почему-то сошлись в одном: фотографии на задней обложке книги явно демонстрируют, что перед нами быдло и научившаяся складывать байки гопота. Еще глубже копнул Виктор Ерофеев в своем недавнем эссе «Отсебятина», написанном все о той же «Десятке». Речь он завел издалека, рассказав, что настоящий писатель похож на старый радиоприемник на лампах, и если покрутить ручку на его панели, услышишь всякие хрипы и странное сплетение голосов. Но есть и другой тип писателей, которые никаких голосов не слышат, а несут отсебятину. Это как раз, по мнению Ерофеева, всякие там новые реалисты, которых он наконец удосужился прочесть в сборнике «Десятка». Я как-то был в Италии вместе с Ерофеевым. Выступая перед итальянской публикой, он свою речь начал как раз с того, что он — старый радиоприемник, который гудит, шипит и передает какие-то голоса. Вот и в статье, я думаю, Ерофееву надо было взять и сказать прямо: ретранслятор тут я, а вы нет. Тем более что Ерофеев действительно великолепный эссеист и несколько раз был отличным писателем. Но дальше в его эссе попадаются куда более остроумные вещи: «Начиная с середины XVIII века у нас никогда не было столь долгой паузы в литературной традиции. Вот она наступила». Даже в советские времена, признает наконец Ерофеев, «некоторые писатели слышали свои репродукторы — настоящие писатели». А тут — р-р-раз, и оборвалось. Мы вдруг оказались на другом, неприветливом берегу без моста, баржи, лодки. С той стороны, где традиция, бегают у большой воды Пушкин, Толстые и Платонов и кричат: «Куда вы? Куда?» А с нашей — один Ерофеев сидит, и горюет, и сетует: «Из-за этих гребаных новых реалистов все, будь они неладны!» о помилуйте, кто, как не Ерофеев, устраивал в свое время «Поминки по советской литературе», то есть жаждал эту традицию разорвать — и разрывал, и получалось? Неужели я что-то путаю? А теперь он ругается на новых реалистов, что они-де не отличают советское от антисоветского. Ерунда, Виктор Владимирович. В своем предисловии к антологии «Десятка» я говорил, что мы не пожелали встраиваться в эту парадигму — советский/антисоветский, — раз она уже ничего не объясняет в новом мире. А про то, что советское и антисоветское — это одно и то же, говорил вовсе не я, а Сергей Довлатов. Мне чужих мыслей не надо, обратите ваш гнев на этого, как вы говорите, слепца. Наша с Ерофеевым внутрилитературная перепалка, впрочем, не имеет особого смысла. Объяснение всего происходящего куда более простое. Ерофеев, прямо скажем, не молод. Ощущение теряемых возможностей пришло к нему не так давно, маститый писатель к нему еще не очень привык. Лампочки в ретрансляторе гаснут, слышишь все хуже, а как хотелось бы, чтоб литература закончилась на тебе и больше ничего не случилось потом. Так бывает. Помните такую историю: умирающий муж попросил жену нагнуться, а сам укусил ее за нос, чтобы изуродовать. После чего умер спокойно: теперь эта тварь ни за кого замуж не выйдет.
|
Роман Сенчин
|
Я считаю, что новый реализм — это предельно достоверное письмо. Хотя натурализм, мистика, фантастика могут присутствовать, но в той мере и в том виде, в каких они существуют в реальности. Если герой, например, сумасшедший или какой-нибудь аутист, то писать о нем с позиции кондового реализма нелепо. И наоборот. Для меня новый реализм — художественный документ времени во всем его многообразии. Но, знаю, Сергей Шаргунов, Сергей Казначеев, Владимир Бондаренко вкладывают в этот термин несколько иные смыслы. Себя я считаю новым реалистом. И вообще, как мне кажется, любой пишущий человек должен ощущать себя каким-нибудь новым, а иначе и писать незачем. Считать себя последователем Достоевского, Чехова или Толкиена как-то смешно. Уверен, что это направление себя не исчерпало. Наоборот, новые писатели приходят в литературу с новым реализмом, правда большинству вскоре становится то ли скучно, то ли тяжело писать о жизни, и они начинают выдумывать. В основном, к сожалению, неудачно. Уэллсы и Беляевы рождаются очень редко.ТЕНДЕНЦИИ
Хотя тенденцию Ерофеев ощутил верно. Он всегда имел отличное чутье на тенденции. Новый реализм — неприятный цветок, выросший в те времена, когда либералы были уверены, что все поляны вокруг — их. То, что этот цветок так бурно разросся, уже не вызывает тех давних, удивленных и теплых чувств: ах, какие забавные лепестки! Теперь цветок будут объявлять сорняком. Стало наконец понятно, что более всего новореалистов объединял антилиберальный настрой. И, кстати, стойкое отсутствие каких-либо иллюзий по поводу того персонажа, что снова собрался беречь Россию в течение очередного президентского срока. Потому что это никакой не чекист из КГБ, а плоть от плоти российского либерализма. Посмотрите на деятелей культуры, так оживившихся накануне выборов: отдавшие свой голос за него и призывавшие голосовать за него же все как один оголтелые ненавистники левой идеи и социализма в любом изводе. Они чувствующие люди, они знают, за кого отдают голос. Тот же Виктор Ерофеев, насмерть обидевшийся, что ему не дали выступить на Болотной, вдруг объявился в провластной и вполне мерзкой газете под названием «Не дай Бог» — предвыборной агитке за сами знаете кого.
Характерно, что возглавляемая сестрой одного независимого миллиардера Ириной Прохоровой новая крупнейшая премия «НОС» устами самой же Прохоровой провозгласила, что писателей вроде Шаргунова и Прилепина (и, думается, Сенчина, и, предположу, Садулаева, и, наверняка, Елизарова) они априори не рассматривают: таких писателей просто нет. В продолжение темы, давая интервью на радио, Прохорова сказала, что «Прилепин заигрывает» с разными деструктивными силами. Видимо, имелись в виду разные там радикальные левые и повылезавшие из своих мрачных пещер правые. Да я не заигрываю. Я там живу. Либеральные деятели в который раз неистово убеждены, что если смести в угол все чужое, то на этом пустом месте прорастет свое. Ну-ну. Желаю вам успехов в выведении новой либеральной капусты, тьфу ты, литературы, а то ее нет и пока не предвидится. Что до будущего нового, или, как мы договорились говорить, клинического реализма, то оно напрямую связано с будущим, прошу прощения, страны. Пока у нас происходит то, что происходит, лучшие диагнозы ставят как раз клинические реалисты. Они как минимум честнее многих и многих. А когда это изменится, тогда мы и выясним, кто тут был продолжателем традиции, а кто самозванцем.
ТРИ ОБРАЗЦОВЫХ ТЕКСТА НОВОГО РЕАЛИЗМА
Рассказ
Роман Сенчин
КОНЕЦ СЕЗОНА
Здесь все совпало как надо. Все основные (очень простые — а у кого сложные?) темы Сенчина получили идеально внятное звучание: героям хочется, чтоб было хорошо, а получается черт знает что, стройный мир в любой момент грозит расслоиться и осыпаться, в каждом празднике заложена ложь, потому что вообще нечего праздновать. Когда читаю Сенчина, все время слышу чей-то тихий, упрямый закадровый голос: «Не надейся, не надейся, не надейся…» В его мире оставлены за ненадобностью и «не верь», и «не бойся», и «не проси». Все это не работает и не спасает: можно и бояться, и просить, и верить — смысл будет тот же самый, нулевой. Не сойти с ума и не проиграть немедленно может только тот, кто не надеется. Но и он в итоге проиграет.
Повесть
Сергей Шаргунов
УРА!
«Ура!» — вещь знаменательная. Говорят, что именно с нее начинался новый реализм. Быть может. Мне казалось тогда, что с нее начинается новое время. Я ее прочел, кажется, в 2004 году — это было как зимний воздух (в повести герой «сдирает дыхание» об этот самый зимний воздух). Такое ощущение чистоты, юности и новизны. Честно говоря, с тех пор, читая современную прозу, я не испытывал ничего подобного. Другое испытывал, подобного — нет. Эту книжку не все оценили сразу и не все поняли. Ну и дураки — мне больше нечего сказать. Потому что это как если бы человека подвели к раскрытому окну в зимний лес, где всю ночь на сосны падал ослепительный снег, и вот стоит первозданная, вся в солнце природа, а человек говорит: «Да ну». Такое же ощущение было, когда впервые читал радостные рассказы Олеши, Всеволода Иванова, Катаева, Бабеля: огромная сила в огромных легких, огромная молодость, огромный дар, огромная жизнь впереди. И не важно, как у кого все закончилось потом. Новое время, обещанное книгой Шаргунова, надо сказать, так и не началось. Зато есть волшебная книжка. «Ура!» — классика, не устану повторять. Этого не понимают либо забывшие, как, когда и зачем они были молодыми, либо те, кто слишком рано, лет эдак в тридцать пять, превратился в брюзгливых, занудных стариков, на все смотрящих с отвислою губой и якобы многоумным прищуром. Не щурьтесь, мазурики.
Роман
Андрей Рубанов
САЖАЙТЕ, И ВЫРАСТЕТ
В Рубанове весомо его прошлое зэка и бизнесмена лихих девяностых. Его жестикуляция — оттуда. Не путать с «распальцовкой», этого нет вовсе. Текст Рубанова сделан из мускулистых движений. Некоторые пишут так, словно лежат посреди душистого поля и глядят на звезды, другие — будто идут по бульвару и вспоминают, вспоминают, третьи — сочиняют, словно читая лекцию, четвертые, особенно частые, — рассказывая в пошлой компании пошлые байки. Рубанов пишет так, как будто «качает железо» или ставит удар. Он никогда не акцентирует свои политические взгляды, но внимательный читатель заметит, что Рубанов самый — в лучшем смысле — советский писатель из всех ныне существующих. Советский писатель, что бы о нем ни говорили, был подобен какому-нибудь Жюлю Верну:— уровень идеализма в нем был крайне высок. У советского писателя имелось представление о добре и о зле. Мужчины воспринимали себя в первую очередь как носителей элементарных мужских качеств: прийти, увидеть, победить и потом помочь подняться. Женщины жили целомудренно, умели ждать — месяцами, годами, весь век. То есть героическое поведение было нормой. Рубанов, при том что пишет очень индивидуалистическую прозу (он из девяностых, я ж говорю, из среды, где все друг друга продали), этот идеализм советского писателя унаследовал. В его атеистических текстах совсем нет Бога, как и положено человеку Просвещения или опять же советскому писателю, но с моралью все в порядке. Мораль превыше целесообразности. Правда превыше иронии. Как выяснилось, сегодня это очень редкий товар — сильный мужской роман, не разъеденный сарказмом. Книжка, где автор не ухмыляется в каждой строке (ну да, я и о Пелевине тоже), а говорит как мужчина — хорошим, спокойным голосом. «Сажайте, и вырастет», пожалуй, лучшая книга о девяностых. Роман воспитания, «Повесть о настоящем человеке», «Иду на грозу», «Как закалялась сталь» — именно так ее можно было бы назвать.
Фото: Андрей Давыдовский
Комментарии (0)