Чулпан Хаматова: «Благотворительность совсем не святость — просто такая профессия»

Кому пришла в голову мысль сделать такую нестандартную по форме книгу?

Ко мне давно обращались разные издательства с предложением написать книжку. Мне это всегда казалось странным: вот я возьму и начну рассказывать, как я родилась, увидела солнце, и у меня случился творческий путь. Но два года назад прочитала книгу писателей Александра Кабакова и Евгения Попова «Аксенов» и поняла, что такой жанр — разговор двух людей, близких, из одного времени, — это возможно. И два года мы с Катей Гордеевой разговаривали и записывали. Про 1990-е годы и дальше. Про театр. Про журналистику. Про фонд «Подари жизнь». Про важных любимых людей. Вскоре после того, как мы решили записывать наши разговоры, началось «театральное дело» Кирилла Серебренникова. Оно пропитало книгу, вошло в нее как один из сквозных сюжетов и во многом поменяло ее интонацию.

В книге очень чувствуется не то чтобы твоя усталость, скорее желание паузы, передышки. Ты даже говоришь, что не хочешь быть актрисой.

Тут все вместе — профессиональное и человеческое. Накопился опыт и возраст, меня как научили чему-то, так я и еду по лыжне. Может быть, лучше еду, чем в начале, но надо же учиться и чему-то другому. Стало понятно, что хватит, надо остановиться и осмотреться.

И тогда появился спектакль по стихам Цветаевой и Ахмадулиной «Уроки музыки», который ты вновь покажешь в Петербурге в декабре?

Нет, гораздо раньше. Мы с Вероникой и Полиной (Вероника Кожухарова, саксофонистка, и Полина Кондраткова, пианистка. — Прим. ред.) делали его для себя и для друзей. Но спектакль увидела Диана Арбенина и предложила показать публике. Я же не представляла себе, как полтора часа не читать, а слушать такой тяжелый текст, требующий от тебя всех твоих сил. И когда мы все же решились, первым делом привезли в Петербург: тут самая взыскательная публика, и, если уж тут мы не провалимся, значит, в этом есть смысл. На спектакль пришла Алиса Фрейндлих, и я чуть не умерла.

Что она сказала?

Она сказала, что ей очень понравилось и что это огромная смелость — читать эти стихи со сцены.

В вашей с Катей книге одна из самых замечательных глав — про библиотеки. Одна — в Казани, в бывшем особняке в стиле модерн и с фонтаном, другая — в Ростове, во дворце — копии какого-то венецианского палаццо. Про то, какое это было счастье — сидеть в этих залах, совершенно отличающихся от остального мира, и читать книжки одну за другой.

До сих пор сесть с книжкой и читать — единственная блажь, которую я могу себе позволить. Еду на гастроли — значит, у меня будет время открыть книжку в очереди на паспортный контроль, потом в зале ожидания, потом в самолете. Для меня проблема перестать читать, и у меня портится настроение, когда книжка заканчивается. Помню, в детстве надо мной стояла мама и кричала: «Ты что, меня не слышишь? Я тут целых пять минут стою над тобой и кричу: пора ужинать!» А я действительно не слышу, я читаю, и нужно сделать усилие, чтобы вынырнуть из того мира в этот.

Считается, что современный театр сейчас чуть ли не единственный способ вручить школьникам классику. Они, мол, не читают, но хотя бы смотрят, и переиначить на современный лад что-нибудь школьно-классическое — это в тренде. Про Серебренникова много такого писали.

Первое, с чего Кирилл начинает работу с актерами, — это внимательное, очень глубокое чтение, разбор, выяснение смысла. И только потом, после этой тяжелой работы по пониманию, становится видно, что и как пересекается с сегодняшним днем. Спектакль, который Кирилл придумал до домашнего ареста, а выпустил в «Гоголь-центре» уже во время следствия, «Маленькие трагедии», начинается со стихотворения «Пророк», которое весь зал знает наизусть с детства. Через три минуты я, зрительница, которую ничем не удивишь, уже рыдала — так это было точно решено. Все мои школьные воспоминания о нежном шестикрылом ангеле, который эдак крылом чела касается, просто смыло: этот шестикрылый серафим открыл грудную клетку по-настоящему, вырвал сердце по-настоящему. Это свойство большого режиссера — в одну минуту, одним приемом построить смысл. То, что сейчас происходит с Кириллом Серебренниковым, — запредельная по бессмысленной жестокости и несправедливости история, и нужно сделать все, чтобы она как можно быстрее закончилась.

Правда ли, что тебе предложили роль Елизаветы Глинки в фильме о ней?

Глеб, муж Лизы, и ее друзья решили сделать картину о ней и пригласили меня. Но пока есть только сценарий про один день из жизни Доктора Лизы, и работа над ним не закончена. Непонятно, как передать ее азарт, ее огонь, буйство, специфический юмор. И еще, мне кажется, это должна быть картина, по которой стало бы понятнее, что такое благотворительность.

Предлагаешь производственный роман, как про шахтеров?

Нет-нет, не «социалочку». Предлагаю как в фильме «Бердмэн». Это фильм про режиссера. Про весь мир, про человека, но и про профессию. Когда я его смотрела, думала: почему нет такого фильма про благотворительность? Про которую мало кто понимает, как она устроена. Которая совсем не святость, не праведность. Просто такая странная профессия обычного человека. Просто такая странная жизнь, часто довольно дурацкая, смешная, но очень азартная, страстная. Просто такая жизнь.

текст: Елена Грачева
фото: Ольга Павлова