Вячеслав Бутусов: «Мы, приезжие, все стоим в очереди, чтобы стать петербуржцами»

Рок-легенда, лидер групп Nautilus Pompilius и «Ю-Питер» за три десятилетия записал двадцать шесть альбомов, включая новый, «Гудгора» — размышление о битве ангелов и демонов за человеческую душу.

О переезде в Ленинград

Мой папа был строителем. Его постоянно перебрасывали с места на место: он строил дороги на севере и на БАМе, гидроэлектростанцию в Красноярске, в котором я родился и прожил пятнадцать лет. Переезд из Красноярска стал для меня серьезной юношеской катастрофой: в этом возрасте и так мозги набекрень, так еще надо было оставить всех своих друзей и привычную жизнь, поэтому в Сургут я ехал с траурным лицом. Потом отчаянно рвался обратно на родину, но поездка туда закончилась горьким разочарованием — я понял, что в светлое детское прошлое вернуться невозможно. Я был в ужасе: кто-то из друзей убит, кто-то в тюрьме, сплошные трагедии — и это при том что мы были десятиклассниками. В тяжелых раздумьях я вернулся к родителям на север. После этого наша семья еще кочевала, пока мы не обжились в Свердловске, в котором я окончил архитектурный институт по специальности «градостроитель». Постоянные переезды вызывают у меня болезненные воспоминания, ведь по натуре я оседлый человек. Из Свердловска уже с группой Nautilus Pompilius мы перебрались в Москву. Не могу сказать, что я жил в столице — я там пребывал. У меня не было своего жилья, поэтому я обитал у знакомых. В 1989 году мы поехали в командировку в Ленинград на пять месяцев, чтобы записать музыку для кино — в те времена звукозаписывающих студий в стране было немного, а на «Ленфильме» стоял многоканальный чешский пульт. Кстати, фильм так и не вышел. Оставаться здесь я не планировал, но встретил свою будущую супругу Анжелику, у нас завязался роман. Поэтому мой переезд в этот город  — романтическая история.

О Петербурге

Как говорит Анжелика, очень хочется проехать по Петербургу на пожарной машине, взять большой брандспойт и помыть грязные дома мощной струей. Город меняется к лучшему после реставрации, а то мы уже привыкли видеть его в темно-сером монохроме, в котором не разглядеть деталей, колонн, пилястр, лепнины. Когда я жил на Лиговке, постоянно удивлялся, как один из центральных проспектов может быть таким страшным. Был момент, когда расселенные здания рядом с Обводным рушились. Заметьте, если в доме никто не живет, то через несколько лет он превращается в кучу хлама. Видимо, человечество создало инфраструктуру, которая без него умирает. Историческую часть города я воспринимаю как оплот, базу, твердыню, которой нужно держаться и вокруг которой мы должны развиваться. Это корни, которые питают все растение мегаполиса. Все вокруг — районы новостроек — будет осыпаться, как засохшая листва, а центр останется несокрушимым. Петербург — это город, в котором я на сегодня прожил дольше, чем в любом другом, он стал мне родным. Город меня принял, и я воспринимаю этот факт как некую инициацию. По времени этот процесс занял не меньше пятнадцати лет. Мы, приезжие, все стоим в очереди, чтобы стать петербуржцами. Легкие люди быстро приживаются, а многие так и не могут пройти экзамен на здешнее гражданство — постоят на границе, не выдержат и уезжают. Долгие годы я находился в состоянии камешка, который катится по асфальту. И вот прилип к тротуару, нашел свое состояние покоя. Это произошло в Царском Селе, резиденции императоров. Я воспринимаю его как часть Петербурга, тем более теперь он не город-спутник, а административный район.

О Пушкине

Мы понимаем, что все символично, когда начинаем вспоминать и разматывать пленку жизнеописания. Я с семьей перебрался в Пушкин чуть меньше пятнадцати лет назад. Изначально ужасно не хотел этого, но я безоговорочно доверяю Анжелике во всех отношениях — если она что-то предлагает, то лучше не терять времени на сомнения, а сразу следовать ее советам. Мы отправились в Пушкин присматривать жилье, проходили мимо строящегося дома, я стал перелезать через торчащую арматуру, зацепился штанами за железяку и притормозил. В итоге теперь мы живем в этом доме. Еще был такой сюжет — за какое-то время до переезда мы с музыкантами снимали видео на воздушном шаре. И по пути, пролетая над Пушкином, и прямо на центральной площади, на которой раньше стоял Екатерининский собор, взорванный в 1939 году и замененный памятником Ленину, мы зацепились корзиной за дерево. Так мы провисели около часа, внизу собрался народ, пока не приехали пожарные и не отцепили нас. Теперь из Пушкина в город я почти не выбираюсь — так он меня затянул. Когда мы переезжали туда с двумя детьми, то думали, что с утра до вечера будем гулять в парке. Поначалу так и было, но сейчас уже ясно, что в выходные в Екатерининский парк ходить не стоит из-за столпотворения, зато в Александровском спокойно. В центре Пушкина соблюдается градостроительное ограничение: нельзя возводить дома выше четырех этажей. И это правильно, ведь когда новое здание вписано в старинную застройку, оно не выбивается, не резонирует. Как будущих градостроителей, в институте нас учили делать панорамную развертку города — изображать здания в разрезе. При этом даже тогда считалось правильным, что в ней не должны доминировать новострои: здание обкома партии не могло быть выше кафедрального собора. Иначе историческая застройка будет приплюснута. А вот сегодня приезжаешь в Екатеринбург, видишь небоскребы, и кажется, будто в Шанхае находишься.

О градостроительстве

Небоскребы — это жуть. Я сейчас пишу сценарий к художественному фильму «Гудбай, Америка» на тему нашей первой поездки в Нью-Йорк на международный музыкальный фестиваль. В связи с этим вспомнил, как нам провели экскурсию на крыше одной из башен-близнецов: пока я находился на смотровой площадке, чувствовал постоянный дискомфорт, хотелось уйти оттуда скорее. Оказалось, амплитуда колебания в верхней точке высотки достигала одиннадцати метров. Вот почему я испытывал подсознательное ощущение неустойчивости. А люди же живут внутри таких домов, привыкают с этому состоянию нестабильности. Мой преподаватель по истории архитектуры профессор Анри Юрьевич Каптиков говорил, что одна из стратегических ошибок человечества — это строительство Вавилонов. Коэффициент психоза в миллионном городе превышает норму как минимум в полтора раза, мы все сумасшедшие на 150%. Чтобы добиться комфортных условий, человек создает сложную инфраструктуру, а по сути, колотит себе большую психбольницу. Очевидно, что количество внимания, усердия и старания пропорционально тому, что в результате получается. Сейчас трудно представить, чтобы какое-то здание строилось на протяжении сорока лет, как Исаакиевский собор. При этом он сделан на века. Мы привыкли, что «сделано на века» — это расхожее выражение, но когда видишь, как сыпятся новые постройки, вспоминаешь о первоначальном значении этих слов. Мы свидетели разрухи, а это страшное дело. Самое плохое, что мы привыкаем к ней, а это влияет на психику. И так происходит во всем мире: китайцы теперь строят, например, гостиницу, десять лет ее эксплуатируют, отбивают деньги, и в смете проекта даже не закладывают бюджет на ремонт — они сносят ее и строят новую. Мы вошли в эру одноразовости и быстротечности. Основательность можно почувствовать, попав в Исаакий — так и хочется остаться в нем и не видеть, как вокруг все будет рушиться.

текст: Наталья Наговицына
фото: Наталья Скворцова
стиль: Роман Кянджалиев
ассистент стилиста: Полина Апреликова

Благодарим за помощь в организации съемки Санкт-Петербургское ГБУК «Государственный музей-памятник «Исаакиевский собор»