Вячеслав Бутусов: «Я, в принципе, уже все сказал, хочется теперь это сделать покороче и понятнее»

Вячеслав, 40 лет для группы — это много или мало?

Это достаточно. Говорю, как человек, которому уже 60 лет (15 октября день рождения Вячеслава, ему исполнится 61 — Прим.ред.). С одной стороны, это длинный период, за который много всего успело произойти. С другой — для музыки время не имеет никакого значения. Возьмем, например, Баха. Время ему только на пользу. Его музыка с годами, с веками становится только крепче и значительнее.

К творчеству «Наутилуса» это тоже относится?

Баха я слушаю каждый день, и мне помогает. Это та атмосфера, в которой я чувствую себя спокойно и надежно. Вполне возможно, что людям помогает и наша музыка. Есть в ней терапевтическое начало, это неизбежно. Мы же состоим из плоти и души, а для души музыка и слово необходимы.

Программа ваших концертов в последние годы была схожа: хиты «Наутилуса», несколько новых песен вашей группы «Орден Славы». И все это сопровождалось видеоинсталляциями. Чем-то юбилейные концерты будут отличаться?

Мы давно не играли акустику. И в новой программе будет блок стародавних песен, которые я лет 40 назад исполнил и больше за них не брался. «Летучий фрегат», например. Или «Ястребиная свадьба».

Ее вы же играли в фортепианной интерпретации с Екатериной Мечетиной.

Да, но это совсем другой формат. С Екатериной мы делали камерный музыкальный спектакль. Но на привычных концертах песня не звучала как раз лет 40.

А для «Летучего фрегата» Настю Полеву позовете?

Нет. Приглашенных гостей на концертах не будет, во-первых, это очень хлопотно. Во-вторых, не все [музыканты] сохранились. И в-третьих, такое уже было много раз. Своими силами все сыграем.

Сейчас много реюнионов. Была ли у вас идея собраться с Дмитрием Умецким, Виктором Комаровым, Алексеем Могилевским и другими музыкантами, чтобы возродить тот «Наутилус»?

Мы делали это давно, но этого хватило. Все наши попытки и иллюзорное представление о том, что можно вернуться туда, не имеют ничего общего с настоящим. Характер у них больше трагический, чем оптимистический. Должно быть какое-то развитие.

Как архитектор скажу: просто реставрация здания не получится, если не делать капитальный ремонт. Екатерининский Дворец в Царском селе уже не выглядит так, как при императорах. Он стал немного декоративным, есть в этом какая-то пародийность. Имперский дух, закрашенный некачественной краской. Понятно, что это не дворец, а музей. Со всеми его потрохами, со всей его атмосферой, заброшенностью и запущенностью. Так и с группой.

Для чего вы собрали «Орден Славы»? Ведь можно выступать просто как Вячеслав Бутусов с музыкантами, например.

Это новый этап для меня. «Наутилус» — это было коллективное творчество, вышедшее из художественной самодеятельности. «Ю-Питер» мы с Георгием [Каспаряном, гитаристом группы «Кино»] создавали уже осознанно. Посидели на студии пару лет, что-то поделали. А потом Георгий говорит: «Я же гитарист, я на сцене хочу играть. Вживую, а не так». И мы сделали проект на основе двух музыкантов. «Орден Славы» — моя персональная ответственность, видимо.

Это и из названия понятно.

Да, но отчасти. Потому что я название воспринимаю как «Орден славы Богу».

У многих ваших песен за последнее время изменились аранжировки. «Я хочу быть с тобой» больше не звучит мрачно, да и «Скованные одной цепью» теперь не так агрессивна. Почему?

Изменения неизбежны. Каждый раз, когда мы беремся за восстановление какой-то песни, которую играли раньше, мы ее разбираем на части. Знаете, как телевизор старый разбирают на части, раскладывают на столе, а потом собирают обратно.

И иногда остаются лишние детали.

(Смеется.) Да, точно. В общем, телевизор получается уже другой. Так и с песнями.

Но вы и тексты изменили. Во «Взгляде с экрана», например, вместо «это ей не дает ни черта» теперь поете «это ей не дает ничего».

Я убрал все, что связано с близкими вещами к сквернословию. Сквернословие — это очень страшная, опасная вещь. Филолог Дмитрий Лихачев, будучи в лагере, изучал язык с точки зрения жаргонизмов. Там он сделал вывод: когда в язык проникает определенное скверное слово, то язык как составляющая нашего быта, как часть жизни начинает формировать вот эту отравляющую атмосферу. Это вредно как для физиологии, так и для психологии человека.

А святые отцы говорят, что сквернословие — это язык бесов. Все очень просто. Дьявол с самых первых времен появления человеческого мира задался целью его уничтожить. Поэтому, если бы гипотетически мы смогли избавиться от этого или научились как-то ограждать себя, своих близких и детей, то, конечно, мир бы изменился в лучшую сторону. Об этом и философ Ильин говорил, и Достоевский писал, и Иоанн Богослов, и многие другие.

Раз уж вспомнили про Лихачева и его пребывание в лагере. Вы недавно написали музыку к фильму «Святой Архипелаг» о Соловецких островах. Как вам работалось с этой темой?

Музыку я пишу, когда уже есть кадры фильма. Мне присылали отдельные смонтированные куски, по которым понятно, о чем речь в эпизоде и какое должно быть настроение. Режиссер картины Сергей Дебижев мне четко говорил, чего он добивается в данном отрывке. Я делал сначала приблизительные варианты, потом что-то добавлял, что-то убирал. Так мы плавно нашли то, что требовалось. И то самое настроение поймали.

Настроение у фильма не из веселых.

Картина меня и без музыки потрясла, честно сказать. Там замечательные проповеди монахов. Я совершенно полюбил проповеди отца Севастьяна, который говорил душеспасительные вещи, очень актуальные сегодня. В какой-то степени я даже вылечился от того, пока работал над фильмом. Ведь когда душа болит, это такое мучительное состояние, и его нужно излечивать только такими духовными и светлыми способами. Другими не получается.

В этом году состоялась премьера спектакля «Один восемь восемь один», к которому вы также написали музыку. Как вы оцениваете этот опыт?

Очень люблю театр. И поработать с Александринкой мне было приятно и интересно. Спектакль исторический: террористы с седьмой попытки убили императора Александра II, и к власти пришел Александр III. В постановке Валерия Фокина показан короткий промежуток времени: отец и сын сидят в том же Александринском театре на премьере «Ревизора». Мы все оказываемся как бы в машине времени: в одной царской ложе играет оркестр, а напротив в декорации такой же ложи сидят императоры. Люди находятся вокруг, как в манеже. Эффект Колизея получается. Даже цирка, но не в значении развлечения, а в смысле гротеска. Поэтому и музыка местами гротесковая, утрированная.

А вам ближе написание музыки для кино и театра или создание песен?

Не то и не другое сейчас. В фильмах и спектаклях нужно вписываться в жесткие рамки задумок режиссера. Песня — это короткая музыкальная пьеса: два припева, два куплета. Но главное в ней, как говорят мастера-песенники, рефрен. Остальное значения не имеет.

В последнее время я пишу симфоническую музыку, вот это мне ближе всего. И настроение, и идею я передаю в ней. А поскольку в симфонических произведениях очень большие возможности, я вполне удовлетворенно себя чувствую. Мне удается там как раз развернутся.

Вы, будучи рок-музыкантом, как к этому пришли?

Постепенно. Я делал материал, который не вписывался в рамки исполнения группой. Иногда вводил симфонические элементы в запись своих песен, но понял, что это дошло то такого предела, что выглядит неприлично. (Смеется.)

Но можно же сделать «Наутилус» с симфоническим оркестром? Многие музыканты сейчас такие эксперименты допускают.

Я тоже пробовал. Но я не сторонник звучания рок-группы с симфоническим оркестром. Даже на записи все эти барабанные установки и бас-гитары мне кажутся лишними. Звук я воспринимаю только канонически, иначе получается оркестр под управлением Поля Мориа. И звук этой ансамблевой кухни, электроинструментов сразу сужают спектр особенного звучания.

В симфоническом оркестре что приятно, особенно, когда ты слышишь его без подзвучки? Он тебя так обволакивает со всех сторон. Это очень важный момент. Поэтому нельзя его ничем отравлять, нельзя его ни с чем смешивать. Особенно струнные инструменты — это такая волшебная вещь, ты прямо ощущаешь такое течение вокруг себя. И вот в этом основная ценность оркестра.

Для многих ваших поклонников из 80-х и 90-х такие изменения в вашей музыке и в вашем образе воспринимаются, мягко говоря, с осторожностью. В период безумной популярности «Наутилуса» вы экспериментировали с роком, меняли прически, выступали в макияже. Каким вы сейчас вспоминаете себя?

Изменения во мне самом происходили бурно и стремительно. Мне все время хотелось что-то привнести в эту жизнь. Чего-то постоянно не хватало. А чего — я не понимал. Но когда крестился и стал воцерковляться, понял, чего искал.

Вряд ли в каком-нибудь 1994 году вы могли предположить, где именно себя найдете?

Однозначно да. Среди тех, кто к духовному пути не пришел, этого и не осознает. Потому что нужен толчок. Как сапер говорю, нужен детонатор. Пусть жестко, но кто-то должен помочь.

А для вас что стало детонатором?

Анжелика. Моя жена настоятельным образом (в буквальном смысле), за руку привела меня в церковь.

Вы как-то рассказывали, что противились этому.

Потому что я формировался в такой среде, где вообще не было понятия церкви. Живя в Красноярске, мне ни один храм ни разу на глаза не попадался. Моя кинетическая энергия не преобразовывалась в потенциальную, начала сдуваться. Я потерял интерес к жизни.

30 лет — серьезный период, когда человек начинает понимать, что внутри него происходят какие-то процессы. И Анжелика мне своим примером показала, как важен этот духовный путь и что без такой поддержки некоторые вещи в себе не преодолеть. Мы решили с ней обвенчаться тогда, а это требовало предварительных обрядов: исповедь, причастие и так далее. С этого все началось.

Знаю, что после венчания священник предупреждает: теперь за все грехи жены расплачиваться будет муж. Не испугались?

(Смеется.) Нет. Наоборот, это хорошо. Если вы любите человека, вы не станете сваливать на него какую-то чудовищную ответственность.

Вы неоднократно признавались в любви к художникам Эпохи Возрождения.

Конечно! Знаете, как я был удивлен, когда узнал от искусствоведов, что в Золотой век голландской живописи было написано более 50 миллионов работ? Меня это просто потрясло. Что-то в воздухе царило такое особенное, видимо. 50 миллионов! Невообразимо.

Да, а конец тысячелетия, когда мир и нашу страну трясло не по-детски, принес нам огромное количество новой музыки.

И правда. Согласен.

Сейчас у нас снова времена неспокойные. Как вам кажется, чего теперь ждать от искусства? Какое направление сможет объединить людей и, в каком-то смысле, спасти?

То, что сейчас происходит, напоминает тектонические сдвиги. Поэтому я на интуитивном уровне просмотрел Вселенную музыки и понял, что сейчас очень актуальна народная музыка. В ней меньше всего суррогата и всякого мусора. Она настолько уже очищена от всего этого. В ней есть все, что необходимо. И эпос, и пафос неглумливый. И то факт, что она дошла до нас, — это говорит о том, что для чего-то еще нам понадобится.

А еще мне кажется, что самым подвижным в искусстве сейчас остается театр. Он мобильный и не такой громоздкий, как кино.

А литература?

Она тоже мобильна. Но развивается по другим законам: чтобы донести до широкого читателя действительно правильное произведение, нужно поработать с сознанием, подготовить его.

Вам как человеку из мира искусства что-то хочется еще сказать?

Я, в принципе, уже все сказал. Хочется теперь это сделать как-то покороче и понятнее, а по сути-то мы все время говорим про одно и то же.

С вашей тягой к симфонической музыке о «краткости» и «понятности» довольно сложно мечтать.

(Улыбается.) Там нужен масштаб, да. Но и темы соответствующие. Сейчас я работаю над самой большой трагедией человечества — пишу об изгнании Адама и Евы из рая. Как ни странно, при всей своей масштабности этой истории, я нашел довольно мало материалов, которые бы развивали эту тему. И в музыке, и в литературе. У гимнопевцев есть молитвы, есть псалмы, которые эту тему каким-то образом отражают. Мы недавно с Евгением Водолазкиным об этом поговорили, и он сказал, что кое-что есть в средневековой литературе. Обещал мне даже показать. Но эту тему коротко и не расскажешь. Тем она и хороша, что она эпична и глобальна. Поэтому и симфоническая музыка для нее идеально подходит. Короткой песни тут точно не хватит.

Юбилейные концерты в честь 40-летия группы Nautilus Pompilius пройдут 22 октября в БКЗ «Октябрьский» в Петербурге и 5 ноября в Crocus City Hall в Москве.

Текст: Наталия Хомякова