Профессия

Ваш отец — архитектор, мама — инженер, никто из родственников не имел отношения к театру. Как вы поняли, что хотите быть актрисой?

Еще в совсем юном возрасте мне нравилось сооружать тюрбаны из колготок у себя на голове и дурацкие костюмы из платков, шарфов и крышек от кастрюль, веселя родных. Мама повела меня в Театр юношеского творчества при Дворце пионеров, куда меня не взяли, и, видимо, в качестве утешения она предложила заглянуть в соседнюю дверь, в кукольный кружок. Туда меня приняли, но сидеть за черной перегородкой мне показалось скучным — даже колготки на голове не показать.(Смеется.) Позже, тоже не очень долгое время, ходила в киношколу, однако сама не относилась ко всему этому серьезно. 
Родители, конечно, видели, что меня все время тянет кривляться, но все же рассчитывали, что я буду заниматься чем-то серьезным, связанным с языками: я училась во французской спецшколе и мне нравилось делать переводы. Ожидалось, что я пойду на филфак Университета, да я и сама в общем-то так думала. Но когда мне было пятнадцать, я совершенно случайно оказалась на съемках фильма Дмитрия Астрахана «Изыди!». Моя подруга была учеником гримера на «Ленфильме» и одновременно очень увлекалась фотографией, используя меня в качестве модели, и в какой-то момент мои фото у нее на столике увидел ассистент режиссера по актерскому кастингу — так я и попала в кино. Роль у меня была совсем небольшая, но зато я отправилась в самую настоящую киноэкспедицию в украинское село Букатинка. Жили мы в пустующем пионерлагере, с родителями я обменивались телеграммами и редкими междугородными звонками, и вся эта поездка стала для меня мощным погружением в мир кино, который оказался совсем не таким прекрасным, каким я его представляла, но страшно интересным. Поскольку актерской нагрузки у меня было мало, я пыталась помочь всем цехам и поучаствовать во всех процессах, к которым меня допускали, например фактурила одежду с костюмерами, висела над душой у гримеров, мешала реквизиторам, ну и, конечно, наблюдала, как работают актеры. Не могу сказать, что тогда я окончательно понимала, что это и станет моей профессией. Но, так или иначе, после окончания школы все же отправилась поступать не на филфак, а в ЛГИТМиК, на курс к Вениамину Михайловичу Фильштинскому. И началась какая-то совершенно другая, безумная жизнь. Мы сутками просиживали в аудитории, сочиняя и придумывая этюды, а позже спектакли. Мы были настолько погружены в свой мир, что жизнь, происходившая за стенами института, полная политических пертурбаций, была для нас не так очевидна и важна. Я никогда не умела мыслить на перспективу: в годы учебы не присматривала себе театр, не думала, где буду сниматься. Было даже странно, когда я поняла, что обучение заканчивается. И тут мне очень повезло: Лев Абрамович Додин начинал репетировать «Чайку» и ему нужна была актриса на роль Нины Заречной. Меня пригласили «попробовать» Нину. Она стала моей первой ролью в МДТ.

И вот уже шестнадцать лет работаете в этом театре.

Как шестнадцать лет? Что вы такое говорите?! Кошмар… Шестнадцать лет?! Да, получается, целая жизнь прошла.

Вы ведь далеко не сразу стали сниматься в таких проектах, как «Ликвидация» Сергея Урсуляка или «Белая гвардия» Сергея Снежкина, в начале 2000-х пришлось пройти и через сериалы «Бандитский Петербург», «Агент национальной безопасности», «По имени Барон». Со временем выработалась способность отказываться от ненужных предложений?

Понимаете, когда у тебя мало опыта, очень мало предложений, но страшно хочется работать, то тебе кажется, что даже с этим жутким непроизносимым текстом можно что-нибудь сделать. И что ты что-нибудь придумаешь, сейчас как-то эту сцену развернешь, переделаешь, оживишь — и получится не так позорно. А потом фильм или сериал выходит, и ты понимаешь, что все получилось еще хуже, чем ты предполагал. (Смеется.) Но в результате этого мучительного процесса ты действительно учишься отказываться от чего-то, в чем сниматься точно не стоит.

Случаи, когда что-то пошло не так, наверное, происходят и в многообещающем кино. Как вы на них реагируете?

Раньше я взвивалась, резко восставала, ведь самое неприятное — это когда ты сталкиваешься с халтурой и непрофессионализмом. Но бывают случаи, когда ты уже никак не можешь ни на что повлиять, и с годами я поменяла тактику: теперь в таких ситуациях я превращаюсь в будду, улыбаюсь и пытаюсь транслировать покой и добро. И это часто работает — по крайней мере ты не добавляешь к общему хаосу еще и своих собственных нервов и отрицательных эмоций. Иногда полное приятие и открытость дают больше силы и энергии для того, чтобы что-то изменить.

Наверняка вы знаете это высказывание Коко Шанель: «В двадцать лет у вас лицо, которое дала вам природа, в тридцать лет у вас лицо, которое вылепила вам жизнь, а в пятьдесят у вас лицо, которого вы заслуживаете». В вашей работе вам интересно исследовать и тех, чья внешность ясно показывает, что их обладатели не старались заслужить себе приличное лицо?

Интересно исследовать душу человека, а какой он внешне — это уже десятый вопрос. Да и само понятие красоты очень относительно. В пьесе Чехова «Дядя Ваня» есть два женских персонажа — Соня и Елена Андреевна. У Антона Павловича несколько раз устами разных героев подчеркивается, что Соня не очень привлекательна. Но ведь это просто чьи-то слова и оценки — при этом она удивительно красива внутренне, и ее характер любопытно изучать. Так, у нас в театре Соню играют очень красивые актрисы, и это не мешает зрителю, ведь женщина, которая нелюбима, даже про саму себя может говорить, что она некрасива. Ведь одного человека в глазах другого украшает и преображает любовь. 
У меня был счастливый опыт работы с выдающимся театральным художником Давидом Львовичем Боровским. Он делал костюмы для «Дяди Вани», где я играю Елену Андреевну, которую все как раз называют красавицей. Для первого акта он купил мне соломенную шляпу с огромными опущенными вниз полями, из-под которых ни один зритель ни при каком ракурсе не смог бы увидеть мое лицо, как бы я ни запрокидывала голову. Я стала сокрушаться, что играю там под этой шляпой что-то, чего никто не видит. А Давид Львович и говорит мне: «Дурочка, тебе же это страшно выгодно. До твоего выхода все персонажи твердят: „Красавица! Сейчас выйдет красавица. Как она хороша!“ А потом появляешься ты. И что? Как ты оправдаешь ожидания всех? Многие скажут: „Эта, что ли, красавица?“ А в шляпе ты походишь загадочная, все напредставляют себе что-то свое, уже привыкнут ктебе. Тут и шляпу можно снимать через десять минут». (Смеется.)

Чем привлекла вас оперная певица Софья Майер — ваша героиня в новой картине Павла Лунгина?

Мне давно хотелось поработать с Павлом Семеновичем, но получилось это сделать только на «Даме Пик». Сценарий писался и переписывался много лет, но даже несмотря на это, к  началу съемок режиссер был в творческом поиске и нас, актеров, в этот поиск бросил — конечно, это и безумно интересно, и страшно. До этого у меня не бывало подобного опыта работы на площадке: Лунгин почти колдует, выжидает, ловит твое состояние ификсирует именно то, что ему нужно. Мой персонаж, оперная звезда, решившая попробовать себя в режиссуре, — это такой пожирающий все живое вокруг себя организм, который питается человеческой энергией, вниманием, любовью. Животное, которое все это в себя вбирает, причем не только на сцене, но и в жизни, и за счет этого существует. Однако нужно ей это не только для осознания собственной значимости, а для того, чтобы перерабатывать эмоции и адреналин в искусство, потому что сил просто творить его у нее уже нет. Варианты окончания истории рождались прямо во время съемок, и я даже не знаю, какие из них Лунгин будет использовать при монтаже, — самой интересно, чем же все закончится.

В апреле в МДТ премьера «Гамлета» в постановке Льва Додина, и у вас роль Гертруды — одна из самых значимых в мировом репертуаре.

Пьеса Львом Абрамовичем очень видоизменена, использовано сразу несколько ее переводов и другие источники помимо текста Шекспира, вплоть до обращения к хронике датского летописца XIII века Саксона Грамматика, в работах которого впервые описана история принца Гамлета. Пока мы в процессе репетиций, и иногда за день происходят кардинальные изменения в характерах, смыслах. Это интереснейший процесс.

Италия

Вы единственная наша актриса, которая не просто сыграла в одном-двух фильмах за границей, а стала своей в другой стране, в вашем случае в Италии. Как так получилось, что вас снова и снова приглашают сниматься в итальянском кино, что вы получили приз Итальянской киноакадемии «Давид ди Донателло» как лучшая актриса этой страны, что вы вели церемонии открытия и закрытия Венецианского фестиваля на итальянском языке?

Началось все благодаря случаю, счастливому совпадению. Режиссер Джузеппе Торнаторе всегда сам пишет сценарии для своих фильмов и потому очень четко и ясно видит, какие актеры ему нужны. Как он мне рассказал уже спустя какое-то время после съемок, когда я уже начала говорить по-итальянски, ему для фильма «Незнакомка» требовалось такое лицо, на которое вообще не обратишь внимания, увидев его на улице,— затертое, серое, невыразительное. И Торнаторе искал такое лицо повсюду — в России, Чехии, Польше, на Украине. И где-то ему попалась моя фотография, меня вызвали в Москву на встречу с ним, и я была реально самой последней из сотен отсмотренных им актрис — после беседы со мной он сел в машину и поехал в аэропорт. А через несколько дней я была вызвана на пробы в Италию, со страшной скоростью мне сделали визу, и я полетела. 
Каждый фильм Торнаторе — это ожидаемое событие в мире итальянского кино. А в «Незнакомке» я была абсолютным протагонистом, там практически нет ни одного кадра без моей героини Ирэны. И поэтому когда фильм Торнаторе вышел на экраны, меня и запомнили. (Смеется.)

Насколько важен для вас был этот опыт съемок в чужой стране?

Тогда я впервые оказалась одна на протяжении трех месяцев и страшно тосковала по дочке и родителям. Я ведь родилась и выросла в большой семье — бабушки, дедушка, две прабабушки. Потом, у меня довольно рано появилась старшая дочь Аглая (Актриса Аглая Тарасова — дочь Ксении, — Прим ред.). И к моменту работы с Торнаторе я еще жила вместе с родителями, хотя была тогда уже взрослой тетей. Жить одной — такого опыта у меня просто не было. И эти месяцы в Италии стали для меня внутренним открытием самой себя. Оказалось, что даже комфортный для меня личный ритм жизни — просыпание, вставание, одевание, приготовление завтрака — совершенно отличается от привычного, от того, в котором я прожила тридцать лет. Удивляло даже то, что после съемочного дня я возвращалась домой и у меня было свободное личное время.

Чем вы его занимали?

Снимали мы осенью и зимой в городе Триест, недалеко от Венеции — маленьком и очень красивом, но невероятно мрачном. По выходным там вообще нет людей на улицах, дуют такие страшные ветра, что они перекатывают металлические мусорные баки. Бродить по улице было очень холодно, но можно было читать и смотреть кино. Таким образом я учила язык: включала в фоновом режиме жутчайшее реалити-шоу «Большой брат» и слушала разговорную речь. Конфликты, бесконечные выяснения отношений дают возможность уяснить простой язык — пусть и не самого высокого пошиба. До сих пор помню момент, когда я, сидя на кухне, вдруг осознала, что я слушаю и понимаю, из-за чего они там в телевизоре ругаются. После этого я стала пересматривать фильмы, которые до этого видела на русском языке. И прекрасно помню первый фильм на итальянском, который я до этого не знала, — он назывался Non ti Muovere («Не уходи») режиссера Серджио Кастеллитто с Пенелопой Крус в главной роли. Поняла его и была в полном счастье. А еще смешно, когда вдруг начинаешь улавливать смысл песен, которые знал с детства, например Адриано Челентано.
На съемочной площадке со мной всем было запрещено говорить на каком-либо другом языке, кроме итальянского, так что мне пришлось быстро его учить. И если первые месяц-полтора я ни с кем не могла общаться, то под конец съемок со многими мы подружились и остаемся друзьями до сих пор. Говорят, в  Триесте очень красиво в теплое время года — я работала там уже трижды, но всегда зимой, и вот наконец этим летом буду сниматься у итальянского режиссера Габриэле Сальватореса в картине— продолжении его предыдущего фильма «Невидимый мальчик», о ребенке, который получает от своей матери дар исчезать. Это была неожиданная для него работа в жанре фэнтези, я играла там маленькую роль той самой матери. А теперь Сальваторес написал продолжение, в котором исчезающая мама присутствует уже в большом объеме. Так что все лето буду пропадать в Италии.