Режиссер Николай Хомерики — о победе на «Кинотавре», Ольге Бодровой и жизни в Петербурге

Ты рассказывал о замысле «Море волнуется раз» в интервью «Собака.ru» четыре года назад — и так здорово было наконец увидеть фильм. Очень неж­ным и трогательным он получился. И красивым.

Да, это такая нежная целомудренная сказка. Поэтому удивляет, что она вызвала у некоторых людей злобу. Как будто я им плохое сделал. Даже если в тебя история не попадает, зачем злиться? К счастью, не у всех такая реакция.

Ты имеешь в виду, как картину восприняли критики, которые видели ее на «Кинотавре»? Были даже шутки в Facebook, что фильм разделил фестиваль на петербуржцев и москвичей. Потому что первые выступают за тонкие материи и интонации, а вторые любят громокипящий экшн и кэмп-эстетику.

Глобально так. Хотя было и несколько московских крити­ков, которым «Море» понравилось. Вообще всегда ждешь конструктивной оценки. Чтобы тебе сказали, получилось или нет. Может, открыли что-то. Последнее время в кино­критике все сводится к не подкрепленным ничем оценоч­ным суждениям — «Плохо, не понравилось». Так может написать любой: сама профессия критика обесценивается. А картина как зеркало: отражает, что есть в человеке.

Такое ощущение, что у фильма получилась сложная судьба. Минкульт на питчинге, например, не сразу выделил фи­нансирование, поставив проект в резерв.

Да, фильм долго шел от сценария к съемкам. Я показы­вал его продюсерам, которые говорили, что это вчераш­ний день, так как в фильме нет актуальной повестки. То, что для меня хорошо, что он вне времени и контекста, называли недостатком. Потом на какой-то вечеринке мы случайно встретились с Ромой Борисевичем (продюсер авторских фильмов «Жить», «Сумасшедшая помощь», «Тряпичный союз»» и многих других, с Хомерики они вместе делали «Сказку про темноту». — Прим. ред.). Он заинтересовался сценарием — и предложил попробовать снять фильм.

Тебе важно, что «Море волнуется раз» выиграл главный приз «Кинотавра»?

Я давно не ожидаю призов и даже отборов на фестива­ли. Это настолько непредсказуемо и субъективно, что слишком болезненно тратить на это силы. Раньше, когда был помоложе, я очень переживал. Сейчас философски отношусь. Я скорее надеялся: если будет награда, это увеличит количество людей, которые увидят фильм. Когда Ольга Бодрова получила на «Кинотавре» приз за лучшую женскую роль за «Море волнуется раз», то я думал, что на этом все. Но неожиданно жюри дало нам и гран-при.

Про Ольгу Бодрову, дочь Сергея Бодрова-младшего, сразу понял, что это и есть твоя главная героиня?

Кастинги я делал два лета и только на второй год нашел Олю, что было счастьем для картины. Вот сидит у тебя человек на пробах, говорит не самый простой текст — придуманный сценаристом Александром Родионовым — и Оле удается произносить его естественно, присваивать словечки. При этом в ее глазах есть глубина, присутствует много того, что стоит за текстом. А вот Валеру Степано­ва, сыгравшего главную мужскую роль, я приметил еще на первом кастинге. Как у дебютантов, у них обоих не было штампов актеров, которые много снимаются и спиной чувствуют камеру. Я всегда говорю: «Делайте, что делаете, а камера сама к вам подойдет, когда это надо. Лезть к ней не нужно». Под «детей» мы подобрали и внешне похожих «взрослых» актеров — Юлию Ауг и Андрея Смолякова.

Кстати, про камеру — на этот раз ты снимал не со сво­им постоянным соавтором, Алишером Хамидходжа­евым, а с Николаем Желудовичем, который уже два года подряд получает на «Кинотавре» призы за опе­раторскую работу.

Да, Николай Желудович — из документальной школы, он работал с режиссером Александром Расторгуевым и умеет следить за персонажем, что для моего кино ценно: не люблю придумывать постановочные кадры на рельсах.

«Море волнуется раз» получился предельно лич­ным. Герой даже носит твою одежду: протагонист по имени Коля ходит в футболке с надписью «Санкт-Петербург».

Моя жена Стася Хомерики-Гранковская была художником по костюмам фильма и моим идейным вдохновителем. Эта история в чем-то основана на нас, на нашей жизни и наших ссорах. И сон про волнующееся море, который видит глав­ная героиня, иногда снится Стасе. Насчет личного, да, во мне накопилось то, что мне надо было высказать, отойдя от моих зрительских, коммерческих проектов. Иначе бы это начало во мне гнить. И да, есть риск, что в ответ на это настоящее кто-то наговорит гадостей, но с возрастом по­является защитный слой, который не позволяет проникать этим стрелам внутрь.

Можно ли вписать фильм «Море волнуется раз» в тетралогию вместе с твоими картинами «977», «Сказка про темноту» и «Сердца бумеранг»? Такое ощущение, что с «977» он точно рифмуется, но на более зрелом этапе размышления о любви.

Наверное да, но я об этом еще не думал. Для себя лично понимаю, что у меня был один период жизни с «977» до «Сердца бумеранг», связанный с одиночеством. И эту тему я сейчас закрыл. Дальше начался этап, связанный с любовью, которую мне сейчас интереснее всего иссле­довать.

Мистическая драма «Большая земля» про смотри­тельницу маяка, получившая на питчинге финанси­рование от Минкульта, часть этого исследования?

Нет, я думаю, что «Большая земля» — это арт-мейнстрим. В центре истории — травма отношений отца и дочери. Сей­час мы будем дорабатывать сценарий, чтобы я смог присво­ить материал — и возникло ощущение, что это мое.

Не могу не спросить про Петербург — прошло пять лет после твоего переезда из Москвы. Чувствуешь, что город тебя принял?

Еще как. Все сложнее отсюда уезжать — на съемки или на работу в столицу. А Васильевский остров вообще, отдельно от Петербурга, стал домом. Когда выбираешься с острова, уже кажется, что куда-то выехал. Но Васильевский не для всех. Кому надо, он открывается, кому нет — пусть живут в своей Москве. Или на Петроградке. (Смеется.)

Текст: Елена Анисимова