Знакомьтесь, Елена Болюбах — руководительница кризисного центра для женщин, помогающего пострадавшим от насилия

В своей личной жизни вы сталкивались с насилием?

Мне повезло, насилия совсем не было в моей семье. Но я знала, что оно есть рядом, у меня было много подруг, с которыми это случалось и которые мне об этом рассказывали. У меня есть знакомые, которые утверждают, что никогда не видели насилия вокруг себя. Я думала: «Ну как же так? Неужели только я жила в таком окружении, а есть прекрасные люди в белых пальто, у которых замечательные тепличные подруги — одни мои крутились непонятно где». Но дело в том, что я была той девчонкой, рядом с которой было не страшно рассказать о тяжелом опыте, я могла спокойно это выслушать и поддержать. Люди рассказывают о таком только тем, кто создает впечатление человека с устойчивым стержнем. Мне можно рассказать все, что угодно, я не сломаюсь. Я сопереживаю, но сопереживаю деятельно. Вряд ли я вместе с кем-то буду плакать — сразу думаю, чем конкретно могу помочь. Сыграло роль и то, что у меня понимающие родители — у меня можно было вписываться, я устраивала девичники. Я всегда защищала девчонок, так было принято в моей семье. Ситуаций насилия я не боюсь, знаю, как в них действовать — есть много других тем, которых я боюсь, я не супергероиня, а хороша в рамках одной парадигмы. Могу простроить план выхода из самой тяжелой ситуации и реабилитации. Я уверена, что не бывает ситуаций, из которых выгрести нельзя. Почему так? У меня никогда не заканчивается интерес к жизни, я ее люблю, мне нравится упорядочивать среду, в которой я нахожусь. 

Как вы оказались на факультете философии и социальных технологий Волгоградского государственного университета?

Еще в школе мне была интересна история массового героизма в Сталинградской битве, я писала об этом исследовательскую работу. Как известно, Волгоград — это город, который практически заново отстраивался после войны, и у нас понаставили множество военных памятников и танков. Я пыталась разобраться, почему люди ведут себя тем или иным образом во время военных действий. Параллельно шла чеченская война — и нас это тоже затрагивало, в школе регулярно говорили о том, что убили кого-то из выпускников. Интерес к тому, как человек ведет себя в экстремальных условиях, остался у меня надолго. В центре моих научно-практических интересов всегда находились вопросы профотбора в кризисную и экстремальную сферу: есть ли что-то общее у тех людей, которые могут долго находиться в трудных условиях или работать с очень тяжелыми жизненными историями. Я начала это исследование в 15 лет, а сейчас мне 39, и я все еще продолжаю искать золотую середину между самоотверженной помощью другим и заботой по отношению к себе.

Еще во время учебы вы начали работать на телефоне доверия. Почему?

Сразу заниматься психологическим консультированием очень трудно, потому что, к сожалению, клиенты видят в тебе прежде всего маленькую девочку, а не специалистку: есть стереотип, что психолог должен быть взрослым, желательно седым мужчиной в очках. Поэтому многие начинающие психологи нарабатывают опыт на телефоне доверия. Там я работала с третьего курса до самой аспирантуры — и дослужилась до заведующей отделением. Мой взгляд на мир эта работа не поменяла — у меня не было иллюзий. 

Я пытаюсь везде построить устойчивую систему, поэтому мне казалось, что если я буду максимально вкладываться в телефон доверия, то там что-то изменится. Но по сути менять нужно было всю систему целиком. Я видела, что коллеги не совсем адекватно реагируют на рассказы женщин о насилии. Тогда у нас не было отдельных специалистов для таких случаев. В нулевых не было даже термина «домашнее насилие» — мы называли это «межличностный конфликт». Часто пострадавших было некуда перенаправить. Поэтому мне хотелось заниматься профильной помощью женщинам. Я верю, что помогать сразу всем невозможно, психолог не может быть универсальным и знать, как решаются все возможные проблемы. Я поняла, что буду максимально эффективна, оказывая помощь людям в кризисных ситуациях.

Как произошел ваш переезд в Петербург?

Я переехала из Волгограда в Петербург, когда поняла, что расти мне там уже некуда. Плюс мне действительно безумно хотелось работать в кризисном центре для женщин: в Петербурге он уже 10 лет как существовал, а в Волгограде его нет до сих пор. 15 лет назад я устроилась сначала обычным психологом, через полгода стала исполнительным директором, а пять лет назад — руководительницей центра.

Что делает кризисный центр?

Мы оказываем бесплатную психологическую и юридическую помощь, можем проконсультировать на телефоне доверия и составить план безопасности, даем конкретный алгоритм, с помощью которого можно выйти из ситуации насилия с минимальными потерями.

Мы пробовали разные форматы: когда была популярна ICQ, консультировали там, потом — в мессенджерах. Насколько я знаю, мы первый кризисный центр, который открыл онлайн-приемную. У нас есть проект правовой помощи «ПОЛИНА» — это набор пошаговых юридических рекомендаций при различных видах насилия и генератор заявлений в правоохранительные органы.

Мы придумываем социальные проекты, направленные на снижение количества насилия, проводим феминистские фестивали, инфо-кампании. Чтобы общественное мнение менялось, чтобы люди понимали, что насилие — это не нормально и терпеть его нельзя. 

Сейчас, во время пандемии, мы можем помочь женщинам найти социальное жилье — четыре отеля откликнулись на просьбу выделить для наших клиенток «горячие койки». Один из них готов и после пандемии продолжить это сотрудничество. Наша задача — чтобы у женщины была возможность переехать в безопасное место, особенно в условиях нестабильной социоэкономической ситуации в связи с пандемией (да и после нее). И теперь женщины могут сразу же съехать из квартиры, где живет абьюзер. А проект «Новая Голландия» согласился давать еду тем, кому это необходимо. 

За эти годы кризисный центр научился привлекать гораздо больше финансирования — мы получаем и зарубежные, и российские гранты. Теперь у нас работает 18 человек — это классно, в самом начале людей было мало, и было очень тяжело.

Как, ежедневно сталкиваясь с пострадавшими от насилия, получается не опускать руки?

У нас оптимистичный коллектив — это не только я такая. Мы уверены, что можно и нужно шутить, не терять чувство юмора. Мы поддерживаем друг друга, и я — редкий случай любимого руководителя.

Я вижу себя эдаким самолетиком, который вошел в свой воздушный коридор. Меня редко турбулентит, мало что может выбить из колеи, я знаю, как решить те или иные проблемы, как можно облегчить положение человека — для меня это логические задачи, квесты. Что может меня пошатнуть — это плохая работа психологов, которые не умеют работать с пострадавшими от насилия, советуют дикие вещи. Почему так происходит? Потому что этому не учат в университетах, ведь практически нигде нет специальных курсов кризисного консультирования. Мы получаем около 200 анкет психологов в год — и почти ни у кого в голове нет выстроенной системы помощи пострадавшим от насилия. Это большая проблема. Хорошо, если психолог готов воспринимать информацию, но есть и те, кто держится за свою устаревшую профессиональную парадигму или за те методы, которые хороши в долгой психотерапии, но не подходят для кризисной службы.

Как меняется ситуация с домашним насилием в России?

Обращений становится больше, но это скорее плюс, потому что женщины стали чаще говорить о том, что с ними происходит. Это отчасти наша заслуга. Когда я только пришла в кризисный центр, к нам обращались женщины с тяжелыми, многолетними побоями. Сейчас к нам гораздо чаще обращаются с насилием на ранних этапах. Поэтому мы можем вмешаться до того, как история станет трагической.

Я вижу, как за эти 15 лет поменялся дискурс: насилие в отношениях перестает быть нормой. У части мужчин появляется рефлексия на эту тему, есть публичные высказывания о том, что проявлять насилие плохо. Это важная тенденция, люди стараются разобраться в этой проблеме, открыто обсуждают ее. 15 лет назад мы давали 5-10 интервью в год, а в прошлом году их было больше 50. В этом году только в апреле их было 24, а в мае — 39.

Действительно ли во время самоизоляции стало больше случаев домашнего насилия?

В период самоизоляции звонков стало больше, но не намного — правда, это связано с тем, что у нас одноканальная линия. То есть психолог за рабочий день может принять не больше восьми-десяти звонков — каждый по 30-50 минут. И в силу пропускной способности их может быть не больше 200 — правда в мае получилось аж 223, то есть специалистки буквально работали, не вставая. Обращения стали более жесткими — это тяжелые побои или изнасилования. И стало намного больше онлайн-запросов (это и онлайн-приемная, и мессенджеры, и обращения через сайт): в апреле прошлого года по переписке к нам обратились 287 человек, а в этом апреле — 608. После этого мы ввели три дополнительные ставки психологов из состава наших бывших стажерок — нам нужно сохранить кадровый состав в хорошем, ресурсном состоянии. 

Как вы для себя отвечаете на вопрос, почему насилие в принципе существует?

Я считаю, к насилию приводит наличие привилегий у представителей одного пола и отсутствие их у представительниц другого. Еще в подростковом возрасте я не понимала, почему должна быть более удобной, почему должна крутиться вокруг мальчиков. Огромное спасибо моей семье — родители мне это не навязывали. Однако в обществе я это замечала, часто меня это возмущало. От навязанных гендерных ролей страдают все: и мужчины, которые должны быть главными, добытчиками, все контролировать, и женщины, которые должны уступать и подчиняться. Еще в детстве я не могла в это играть. Эти роли провоцируют насилие. Одно дело — когда оба человека постоянно рефлексируют о том, как они могут быть равными партнерами. В таком случае конфликты, конечно, могут быть, но не насилие. Совсем другой случай — когда «я стукну кулаком по столу, и будет по-моему». Если ты привык стучать по столу, то можешь в какой-то момент решить постучать и по близким. Рецепт от насилия — это настоящее гендерное равенство. 

Текст: Ксения Морозова

Фото: Наталья Скворцова

Визаж и волосы: Полина Еланская

Ассистент стилиста: Ксения Рябова

Свет: Skypoint

Портрет Елены сделан у памятника Петру I работы Этьена Фальконе и Мари-Анн Колло, важного фотоспота всех брачующихся.

«Собака.ru»

благодарит за поддержку партнера премии 

«ТОП 50 Самые знаменитые люди Петербурга 2020»

ДЛТ

старейший универмаг Петербурга и главный department store города