Андрей Костин

В конце 1990-х он участвовал в спасении российской авиапромышленности: работая исполнительным директором в Инкомбанке, курировал создание холдингов «Туполев» и «Сухой». Теперь Костин руководит Международным банком Санкт-Петербурга, который за последний год вышел в региональные лидеры.

Расскажите про ваш родной город, Ульяновск.

В памяти в первую очередь остались Волга, которая в одном месте достигает в ширину тридцати километров, песчаные пляжи, сады. Еще Ленин говорил, что Симбирск (историческое название Ульяновска. – Прим. ред.) хоть и провинциальный город, но весь в садах. Помню, как в детстве мы хвалились перед сверстниками из других мест, что Владимир Ильич родом из Ульяновска. В пионеры меня принимали в мемориале, построенном к столетию Ленина, – огромном сооружении из мрамора с ковровыми дорожками.

В школе вы занимались хоккеем и боксом. Чему вас научили спортивные тренировки?

Прежде всего терпению, умению преодолевать себя. В любом спорте приходится переносить боль, усталость и обиду. Так и в жизни: способность действовать через «не могу», терпеть, когда тебе страшно, когда ты ничем другим не можешь помочь себе или другим, – уникальные качества. А бокс дал чувство уверенности в себе, из-за чего мне, кстати, никогда не приходилось пускать в ход кулаки вне ринга.

Вы думали поступать в Макаровское училище.

Когда-то я зачитывался книжками о кругосветных путешествиях под парусом. И хотя в итоге выбрал карьеру финансиста, все равно потом отучился в школе британской Королевской яхтенной ассоциации RYA. Сейчас от случая к случаю стараюсь подняться на палубу яхты и выйти в плавание, подержать шкоты в руках. Недавно испытал огромное удовольствие, когда в Средиземном море среди ночи попал в эпицентр грозы. Одновременно били по двенадцать молний, причем самой ближней даже не было видно, – вокруг все сияло синим ослепляющим светом. Завораживающее и пугающее зрелище. Но капитан яхты тогда сказал, что молния очень редко попадает в судно. А если все же такое случается, то не представляет смертельной опасности, это только в кино от удара молнии мачта разлетается в щепки.

Вы начали работать в Ульяновском филиале Инкомбанка в переломном 1991-м, когда вслед за катастрофической для многих денежной реформой Союз вообще развалился. Как эти события отразились на вас?

Из Советского Союза мы смотрели на западный мир словно дети, подглядывающие в замочную скважину за праздником. Тогда я был еще совсем молодым человеком и в целом жил с ощущением, что впереди что-то неизвестное, однако очень интересное. Впрочем, для многих перемены оказались впечатляющими, и, конечно, не всегда в лучшую сторону.
Реформа министра Павлова – деноминация рубля – больно ударила по тем, у кого были накопления. Но на моей семье практически не отразилась, так как значительных сбережений мы не сделали. Однако когда приходилось стоять по два часа в очереди за хлебом, а на улицах Москвы показывались танки, по коже невольно пробегал холодок.

Чем же это время было интересно для банкира?

В 1990 году в стране было всего четыре крупных банка, а в 1991–1992-м – уже сотни. Но схем для их нормальной работы еще не существовало. Почти вся советская финансовая теория оказалась неприменима. Например, еще в 1991 году предприятия можно было кредитовать только по единственной инструкции Центрального банка. После краха СССР предприниматели столкнулись с правовым вакуумом: закон разрешал все, что не запрещено, а запретов не было. Схемы приходилось придумывать самому, на ходу. Скажем, однажды ко мне пришел клиент и попросил кредит на три миллиона. Он показал пустой лист бумаги с подписями и печатями хрустального завода из Владикавказа и сказал, что сам напишет на нем договор, перечислит заводу деньги, после чего получит от них вазы, продаст их и за счет этого погасит кредит. Сегодня это вызвало бы хохот, но тогда банкиры рассматривали и не такие абсурдные предложения! Я заметил, что он может не получить свои вазы, если перечислит всю сумму сразу, и предложил открыть заводу аккредитив. Это такой механизм, когда ты даешь понять, что деньги у тебя есть, но оплата – только после получения товара. Для нашего управляющего, который до того был вторым секретарем обкома партии, это стало открытием. А мы изучали аккредитивы в Государственной финансовой академии как элемент западного банковского бизнеса.

Сейчас тоже непростые времена. Как справляется Международный банк Санкт-Петербурга, который вы теперь возглавляете?

Нам только что вручили Национальную банковскую премию как лидеру среди региональных банков. По моему мнению, это говорит о том, что мы и во время кризиса успешно развиваем бизнес. Эта премия очень важна и лично для меня как для руководителя. Я возглавляю банк ровно год и думаю, что справился со своими задачами.

Самые яркие образы финансистов в литературе, пожалуй, у Теодора Драйзера. Вам они симпатичны?

Нет. Это неординарные, но малопривлекательные герои времен первоначального накопления капитала. Их можно сравнить с российскими финансистами первой волны, которые за несколько лет возвели настоящие империи, а теперь почти все ушли в промышленность и добывающий сектор. Мне ближе примеры швейцарских и немецких банкиров, семьи которых развивают и пестуют свой бизнес не одно столетие.

Чему вы хотите научить ваших детей?

Я очень люблю дочь и двух сыновей и стараюсь быть для них не только воспитателем, но и другом. Важно, не стесняясь, показывать детям родительские чувства, чтобы они потом научились любить своих детей, – по-другому нельзя, ведь учебников любви не бывает. Впрочем, с мальчиками я вслед за своим суровым отцом веду мужскую линию воспитания. За это жена иногда даже называет меня в шутку домостроевцем и консерватором.

Ваше кредо?

Человеку дано ровно столько испытаний, сколько он может вынести. Важно верить в успех, и все получится.