Памяти Петра Столяренко: наследник живописца о династии, любви к Крыму и жизни в Париже

Никто, кроме Петра Столяренко, не передавал так чувственно и по-особенному свет и цвет крымской природы в своих пейзажах и натюрмортах. Он писал Феодосию, с детства посещал галерею Айвазовского «как храм», а позднее сделал дубли всех картин мариниста, которые с передвижной выставкой возили по всему Союзу, чтобы не трогать оригиналы. Сейчас они проданы на аукционах — где-то их умело выдавали за творения самого Айвазовского. Столяренко любил красоты Бахчисарая, Старый Крым и Гурзуф. В его коллекции много этюдов и картин с судоремонтной, портовой, рыбачьей тематикой: чтобы содержать семью, художник долгое время работал в рыболовном промысле. С 1969 года его творчество наполняется солнечными сюжетами поселений и городов Большой Ялты, куда переехал Петр Кузьмич.

Был период, когда Столяренко вместе с внуком жил и работал в Париже — городе, который стал гаванью для творческой интеллигенции в непростые 90-е, где его картины молниеносно раскупали на аукционах, в то время как на Родине художники бедствовали.

Петр Столяренко—разноплановый художник. Коллекционеры охотились как за его салонной живописью —а это натюрморты с букетами сирени на сервированных фарфором столах и цветы на верандах с видом на море («Лето», 1974; «Глициния», 1997), так и за эпическими пейзажами с вершинами Крыма («Зима в горах», 1963; «Вершина Демерджи», 1970) и жанровыми полотнами («Старый инжир, женщина и вечное», 1970). Бесценны его картины, изображающие море — изменчивое, разнофактурное, пастозное или с тончайшими тональными переходами.

Блестящий колорист, Столяренко умело использовал импрессионистические приемы и мастерски лавировал между манерами и жанрами живописи. В каждом новом эксперименте он представал новым художником.

Его полотна преисполнены любовью к Крыму, который он боготворил и нередко изображал в эстетике художественной мистики. Лучистые и радостные картины Столяренко — всегда признание полуострову, за пределами которого он не видел своей жизни.

Петр Кузьмич уже не застал девятый аукцион галереи «Арт-Бульвар» в Севастополе, на котором его картина «Чеховская бухта в Гурзуфе» была продана за семьсот тысяч рублей.

Наследник династии живописца, внук и ученик мэтра, художник Алексей Столяренко продолжает дело своего деда и проводит недели в археологических экспедициях, где пишет с натуры и помогает в исследованиях исторического и православного достояния полуострова.

Ваш талант передался по наследству или вы приобрели его стараниями Петра Столяренко?

С десяти лет дедушка взял надо мной шефство, я был его подмастерьем, и фактически он заменил мне отца. С этого времени в течение тридцати лет мы были с ним вместе всегда и везде. Наш прадедушка Кузьма, отец деда, также тяготел к живописи, служил в царской армии, но по религиозным соображениям не хотел брать в руки оружие. На него возложили обязанности по рисованию мишеней. Еще он писал иконы, исписок «Моление о чаше»Тициана освящал сам Иоанн Кронштадтский, который сказал: «На вашей семье лежит печать искусства». Эта икона была у нас, но во время войны дом был уничтожен, остались только какие-то этюды прадедушки.

Мы как-то считали, сколько в нашей семье художников, — оказалось, более тридцати по дедушкиной линии. Наш род помнит себя еще до времен Екатерины, когда она в 1783 году присоединила Крым после русско-турецкой войны. Мой прапрапрадед был столяр на корабле, и фамилия пошла оттуда.

Насколько ваши работы отличаются от картин дедушки?

Это одна манера письма, и одна школа. Мы работали параллельно: чтобы выставляться в Париже, где-то до 2000 года, и немного для экспозиций в Великобритании. Бывает, мои картины принимают за дедушкины. Иногда их и правда трудно отличить, и подпись мы ставим в левом нижнем углу, хотя мне по уровню мастерства до него еще очень далеко. Дедушка любил говорить, что художник сорок лет учится и только потом лет десять реализуется. Он учил меня деликатному отношению к процессу от начала и до конца: от подрамника до кистей и материалов, смешения красок и подбора холстов. Все должно быть на века, а технологии живописи —соблюдаться. Он любил пейзажи, и я их люблю! А в них — больше всего небо. Оно меняется каждую секунду и не повторяется. Люблю степи, восточный и горный Крым. А по сути, будучи учеником деда, я, как и он, — продолжатель традиций Крымской школы живописи Константина Богаевского. Это школа живет. До революции, например, были традиции семейных мастерских и предприятий. То, что люди делали на протяжении веков, они передавали по наследству. Вспомните лавочки или мастерские Италии и Франции.

Какие у вас самые теплые воспоминания детства о времени, проведенном с дедушкой?

Об Азовском море. Мы ездили на мыс Казантип, там дедушка много работал, мы вместе рыбачили. У художника весьма суетная профессия — важно, чтобы кто-то находился рядом и помогал. Для этого был я. А вообще, он привил мне любознательность и разновекторность в развитии. Рыбная ловля, сбор грибов, отдых в кругу семьи стали нашими традициями благодаря деду. Он очень любил всех и собирал, хотел, чтобы семья была большая и крепкая. А сам кем только не работал: и сторожем, и завхозом в картинной галерее, и рыбаком. Так и я вел в семье самые разные дела, например, был прорабом — больше десятка объектов сдал, занимался строительством пансионата. Живопись не всегда может прокормить. В качестве профессии это достаточно капризное занятие. Это ведь не продукт первой необходимости, она уязвима и к конъюнктуре рынка, и к политической обстановке, всегда надо чем-то себя подстраховывать.

Вы жили в Париже больше пяти лет, почему решили вернуться?

Нас привел туда случай: в 90-х мастерскую дедушки в Ялте ограбили. Потом эти украденные работы увидели на рынке Парижа. К нам приехали люди, которые очень удачно продали их на аукционе, с предложением. На тот момент в этом для нас был божий промысел, и мы уехали. Дедушка вернулся ближе к 2000-м, когда рынок здесь ожил, и живопись перестала быть пустым звуком. Крым — это родина, дедушка очень скучал, хотя не выражал этого эмоционально. А я просто считал дни до возвращения, как человек, который попал в тюрьму и ждет освобождения. На каком-то органическом уровне я не воспринимал то пространство, хотя жили мы в абсолютном комфорте в красивом доме, нашли там родственников — представителей целой бизнес-империи, и думали там осесть. Если выбирать, где жить, то только в Крыму. Лучше Ялты города нет.

Вы часто находитесь в экспедициях, чем вам это интересно?

Сейчас мы в горах над Форосом, на вершине Кильсе-Бурун. Третий год тут идут раскопки раннесредневекового храмового комплекса. Мы живем в палатках, помогаем как волонтеры и, конечно, я использую возможность писать эти невероятные пейзажи на пленэрах. Крестная мама моего сына —археолог, она берет нас с собой. Мы участвовали в раскопках пещеры Иограф над Ялтой, где исследовали православный памятник. Были на вершине Ай-Петри, где когда-то был храм, именно поэтому она носит имя Святого Петра. Мне интересны культовые религиозные объекты Крыма. На раскопки получают разрешение в Москве, которое потом согласовывается здесь, на месте. То, что сейчас мы находим, — потрясающе, потому что в советский период все, что было связано с православием и христианством, уничтожалось, забывалось и стиралось. Наш долг — восстанавливать и поднимать это культурное наследие и говорить об этом. Чтобы люди знали: в одной только Большой Ялте было больше ста храмов, а сейчас их всего с десяток.

Какие заветы после себя оставил вам дедушка?

Он всегда говорил, что правда искусства — это не правда жизни, а правда жизни — это не правда Божья. Как православный христианин, он всегда жил по Евангелию и просил не оставлять живопись и Бога.

Текст: Ольга Цыганок

Фото: Евгения Шабаева, семейный архив А.Столяренко, коллекция галереи "Арт-Бульвар"