Кира Муратова и редакция «Собака.ru» вспоминают Олега Каравайчука

Олег Каравайчук умер. Это странно. Вечный вундеркинд. Пальцы прикасаются к клавишам. Сидишь, слушаешь гипнотическую импровизацию и забываешь, где ты и кто ты. Опоминаешься, вспоминаешь, что ты режиссер, находишься в звукоцехе Одесской киностудии и должна сказать свое мнение, утвердить или отвергнуть… Говоришь какие-то слова о том, что для кино надо что-нибудь попроще, подемократичнее, а Олег в ответ: „Хорошо! Варьянт для солдат и режиссеров!“ И снова пальцы на клавиши… Но эту фразу про солдат и режиссеров надо произносить манерно, картаво, тогда будет похоже. И подпевает сам себе тоненьким сопрано, и заливается — хохочет, как ребенок.

Мы два фильма с ним сделали — „Короткие встречи“ и „Долгие проводы“. Потом мне некоторое время музыка казалась лишней в кино. Потом стала мешать ироничность в музыке Каравайчука, и мы больше не встречались. Но я всегда думала, что он должен пережить меня. Потому что я взрослая, а он ребенок. Жаль, что все наоборот произошло.

Вот хочу про него написать, а все получается про себя пишу, а ведь Олег — гений. Ну и, конечно, чудак. Входит в комнату, стараясь войти спиной. Делает быстрый пируэт, бросая на тебя мимолетный взгляд, и говорит какой-нибудь комплимент. Потом некоторое время, привыкая, поглядывает исподлобья и при этом ведет непринужденную беседу и очень веселится, как дитя. Все это было так давно. Помню, однажды утром мы нашли его спящим в ванне. Это был так называемый „Куряж“ — маленькая гостиница Одесской киностудии. Там была общая ванная комната, и ему по какой-то причине не понравился его номер. Вот ведь вспоминаются какие-то глупости, а ведь он был музыкальный гений, но это не умею выразить словами. Отрадно было думать, что где-то существует необыкновенный Каравайчук. Хорошо, что осталась музыка.

В ноябре 2013 года моим первым заданием в журнале было забрать Олега Николаевича из Комарово, привезти его на съемку в город, отвезти обратно домой — по сути быть его телохранителем и попутно пытаться поговорить на заданные темы. Мы с водителем такси долго колесили по Комарово в поисках 1-й Дачной улицы. Между двух высоких заборов с замками внутри мы наконец обнаружили ветхий дом № 35 с покошенной железной калиткой. Меня, еще зеленую и наивную, поразило, как такой заслуженный человек может жить в абсолютно непригодной для существования халупе. Я позвонила Олегу Николаевичу. Среди лысых деревьев и непролазной грязи показалась фигура в старом дырявом плаще и ватных штанах, на голове — культовый бордовый берет. Он осторожно выглянул из-за угла дома и остановился, проверяя, кто за ним приехал. Сел на переднее сиденье машины, пристегиваться не стал. Он часто проваливался в себя, будто не слышал и не видел ничего вокруг, еле постукивал пальцами по подлокотнику дверцы. Сначала даже было обидно, что он нарочито игнорировал некоторые мои вопросы, но оказалось, что он сочинял музыку в эти моменты. На съемке и по дороге домой он периодически звонко пел, вел себя сумасбродно — он же гений, ему можно. Потом нужно было встретиться с ним еще раз, в Музее-квартире Бродского на площади Искусств. Я прождала его час, Олег Николаевич при виде моих диких леопардовых штанишек ухмыльнулся и сказал: „Как это сексуально“. И начал размышлять о стриптизе, жонглируя метафорами про Шопена, Листа, Уайльда, Паганини и современных театральных режиссеров. Тема интервью по заданию редакции была совсем иной, но я не осмелилась его перебить. Потом он сел за рояль и долго играл для меня одной.

Когда в мае 2014 года ко мне на неделю приехала погостить мама, то потребовался насыщенный культурный марафон. Выполнив основную программу по опере и балету в Мариинке и Михайловском, мама захотела „чего-нибудь необычного“. „Покажи, — говорит она, — мне Петербург, каким я его не знаю“. Приглашение на концерт Олега Каравайчука в Главном штабе Эрмитажа, который чудом смог организовать Сергей Адоньев, пришлось очень кстати. Все выступление мама завороженно смотрела на перформанс, традиционно устроенный Олегом Николаевичем, — не задала ни одного вопроса. „Как же так: он сам весь небольшой и хрупкий, но при этом такой сильный, ваш композитор Каравайчик?“ — вспоминала она потом, ласково коверкая фамилию Олега Николаевича.

Мне повезло не только поснимать Олега Николаевича, но и присутствовать на интервью. Я наблюдала за ним через видоискатель, и мне казалось, что смотрю фильм про то, как пересекаются параллельные вселенные. И важно даже не то, что он рассказывал, а как. Невозможно отвести взгляд от рук, которые как будто всегда наигрывают импровизацию в воздухе. Не знаю, как точнее описать ощущение, это совершенно удивительное чувство, словно прикасаешься к чему-то грандиозному, необъятному. К абсолюту.