Продюсер множества знаковых сериалов, от «Бригады» и «Каменской» до «Идиота» и «Мастера и Маргариты», впервые выступил в качестве режиссера этого формата, и результат превзошел ожидания: «Оттепель» — сериал про узкоспециальную жизнь киношников — посмотрели и полюбили, кажется, все.
Валерий Тодоровский на съемочной площадке сериала «Оттепель»
Начнем с самого конца, с творческих планов. Будет ли второй, третий, пятый сезон «Оттепели»?
Конечно, с точки зрения здоровой индустрии было бы глупо не сделать второй сезон, а в случае успеха — и третий. Но кто этим будет заниматься? Все упирается в сценаристов и в меня. Этот сериал получился потому, что стал для нас реальным делом жизни. Каждая строчка сценария, каждая сцена, каждый диалог улучшались, уточнялись, шлифовались. А я не уверен, что готов ближайшие пять лет с утра до вечера заниматься одной «Оттепелью». В Америке на этом этапе уже подключились бы свежие мозги, они работали бы с утра до вечера, а я бы раз в неделю с ними встречался и выслушивал идеи. Здесь же надо сидеть и делать все самому, а у меня сейчас полнометражный проект запускается. С другой стороны, может, вы у меня спрашиваете о том, есть ли второй сезон на уровне идей? Да, и отличный. За последние два месяца я провел несколько мозговых штурмов, и мы написали восемь страниц, в которых заложено все, что там должно произойти на уровне основных смысловых и сюжетных коллизий, на уровне развития персонажей. Что будет с этим дальше — не знаю.
Вы любите русские сериалы? Есть среди них что-то, что стоит смотреть?
Разумеется. Медленно, тяжело, но происходит развитие. Есть, например, творчество Сергея Урсуляка, который делает высокохудожественные проекты. Другое дело, что я бы не называл «Жизнь и судьбу» сериалом, это скорее многосерийный фильм. Для меня сериал — это история, которая может продолжаться.
А «Ликвидацию» можно было продолжить?
Безусловно! Американцы бы сделали пять сезонов «Ликвидации». Есть герой, который борется с преступностью, есть эпоха. Я даже знаю, что Рубен Дишдишян хотел снимать продолжение, но дальше начались обычные трудности: надо придумать хорошую историю.
Те же трудности, что и у вас?
Да, те же самые, конечно. Мне кажется, что тяга к качеству начинает проявляться. Посмотрел вот недавно «Крик совы» и «Шулер»: один сериал о расследовании провинциальных преступлений милиционерами и гэбэшниками 1950-х, а другой — о молодом одессите, который пытается удрать за границу в 1980-м. И мне понравилось. Но, понятно, основная масса… На телевидении есть такое слово — «заполнение». Как вы думаете, сколько сериалов идет в день на всех каналах вместе?
Десятка два, наверное.
В год, соответственно, это тысячи часов. Сериалы являются топливом, которое бросают в котел, жгут каждый вечер, как уголь. Конечно, при таком количестве сложно сделать что-то хорошее. Вот и варганят заполнение.
Почему наши продюсеры так любят прошедшие эпохи? В планах видим «Екатерину Великую», «Распутина», «Куприна» либо экранизацию классики. Мы что, в неинтересное время живем?
Ну смотрите, продюсеры пытаются угадать, что понравится зрителям. В последние годы было много успешных рейтинговых историй про прошлое. Один снял условного «Сына Сталина», и вот уже следом выходит двадцать сериалов, срезающих целый пласт этой фактуры: «Брат Сталина», «Сестра Сталина», «Внучатая племянница Сталина». Есть и второй момент: труднее всего иметь дело с современностью. Она сложная, не всегда понятная, публика не жаждет смотреть про себя — можно узнать много неприятного. Кроме того, в современности существуют некие темы, про которые снимать нельзя.
Актеры Александр Яценко и Аня Чиповская исполнили в «Оттепели» главные роли
Например?
Ты приходишь, предлагаешь что-то, а тебе говорят: «Мы сейчас это не трогаем».
Негласная цензура?
Да не то чтобы цензура, просто те же зрители не хотят это смотреть.
А что именно не хотят?
Политика, война, бедность, социальные проблемы. Вот попробуйте снимите сериал про пенсионеров.
Гай Германика попыталась сделать какие-то похожие вещи.
Да, и это, безусловно, было событие, но массовым явлением такие проекты не стали. Современность стараются изображать глянцевой, благополучной, проблемы у людей там на уровне «он любит эту девушку, а она любит другого». И я не могу сказать, что это только установка сверху, потому что одновременно она идет и снизу, люди ведь пишут письма: «Мы сели вечером у телевизора, покажите нам красиво, не рассказывайте нам про депрессивную мрачную жизнь, мы хотим отдохнуть». Сравните с кинотеатрами: на что в них ходят? На комедии, на блокбастеры. По телевизору что смотрят? Мелодрамы. А исторические костюмные мелодрамы идут еще лучше: красивые платья, другая жизнь. Есть же еще вот какой момент: на телевидении до сих пор очень мало каналов, и то «Дождь» уже погибает потихоньку. А вы представьте себе, допустим, что «Дождь» выжил и у него есть своя аудитория. И пришли инвесторы, которые решили делать сериалы. Это был бы тот самый случай, когда через три-пять лет мы увидели бы продукты для молодой продвинутой аудитории. Но большие каналы сегодня пытаются работать для всех, а значит, ни для кого.
Вы очень много говорили о магии 1960-х годов и прекрасно показали ее в кино. А есть еще какая-то эпоха, которая была бы для вас столь же привлекательна?
Мне сейчас как раз интереснее всего современность. А сценаристы приносят, черт возьми, какой-то XVI век и даже не думают, что это очень дорого снимать. Я им говорю: «Ребята, сериалы надо делать, как в Израиле». Там же очень бедная индустрия, а голь на выдумки хитра. Когда мало денег, они придумывают, как в трех комнатах с тремя хорошими артистами сделать хороший сериал.
Homeland («Родина»), например?
Да, так назвали в Америке свою версию израильских «Военнопленных». Или Betipul, переснятый затем HBO под названием In Treatment («Пациенты», или «На лечении»). Гениальный сериал: одна комната, три актера. И мне кажется, что гораздо интересней сегодня пойти в эту сторону.
Его российская версия «Без свидетелей» с Ксенией Кутеповой как-то прошла мимо зрителя.
Он получился не очень удачным, но кроме того, мне кажется, было ошибкой делать конкретный In Treatment в нашей стране, в которой отсутствует культура общения с психоаналитиками. Это можно показывать там, где люди ходят к психотерапевту, для них это норма. Думаю, зрители просто не могли врубиться, что это они сидят и рассказывают всю свою жизнь.
Вот вы говорите: надо снимать сериалы про современность. Но если от них шарахаются телеканалы, публика и даже сценаристы, для кого вы хотите это делать? Для себя?
Нет, для телеканалов и для зрителей. У меня есть глубочайшее убеждение, что все шарахаются до тех пор, пока не увидят то, что их по-настоящему зацепит. И тогда окажется, что все именно этого и хотели. Когда я в начале «нулевых» работал на «России» и пришел к директору канала Александру Акопову со словами «Давайте снимем “Идиота”», он ответил: «Ну, это безумие полное. Кому это надо?» В тот момент самой большой глупостью считалось экранизировать русскую классику. В итоге «Идиот» прогремел, а за прошедшие с тех пор десять лет экранизировали почти все — уже, кажется, не осталось ни одной русской толстой книжки. Вопрос, как экранизировали. Иной раз очень плохо. Так и сейчас, в тот момент, когда сделают что-то цепляющее про нашу жизнь, будет пробита стена. Конечно, стены ломать трудно, но это интересно. Поле допустимого вообще никогда не расширяется само по себе. Вы должны понимать: та же самая «Оттепель» была проектом, в который не верил никто. Потому что «это ваша внутренняя кухня, она никому, кроме вас, не интересна». Второе — герой, которого никогда не полюбят, потому что зрители хотят положительного, а этот — сволочь. Третье — вообще нет сюжета. Люди читали и говорили: «А что тут происходит?» Дальше один конкретный Константин Эрнст рискнул, и вот результат: теперь все хотят новые «Оттепели».
А ремейки западных сериалов расширяют это поле? Вот совсем недавняя новость: купили сериал BBC Luther, а Павел Лунгин будет снимать русский Homeland.
Причем уже буквально через месяц. И я не понимаю, как это возможно. Я вам скажу больше: кто-то купил и Breaking Bad. Сам я ни разу в жизни не занимался ни одной калькой, и мне это не интересно. Не могу работать над проектом, который уже сделали до меня, особенно когда сделали хорошо. Но с другой стороны, это тоже вариант расшатывания стены.
досье Сын знаменитого режиссера и оператора Петра Тодоровского в возрасте 16 лет снялся в фильме Юлия Райзмана «Странная женщина» в роли сына главной героини, затем окончил сценарный факультет ВГИКа, в начале 1990-х снял в качестве режиссера фильм «Любовь», сделавший известным Евгения Миронова. За ним последовали «Подмосковные вечера» и «Страна глухих», после которых Тодоровский надолго сосредоточился на продюсировании фильмов и сериалов, время от времени снова садясь в режиссерское кресло на съемках картин «Мой сводный брат Франкенштейн», «Тиски» или «Стиляги». |
Интервью: Семен Кваша
Фото: студия «Мармот-фильм»
Комментарии (4)