• Развлечения
  • Книги
Книги

Какими были семьи Цветаевых, Набоковых, Маяковский и Лиля Брик? Рассказывает писатель и врач Юрий Гурфинкель

В «Редакции Елены Шубиной» выходит прозаический сборник писателя, врача и доктора медицинских наук Юрия Гурфинкеля, посвященный людям, определившим XX век русской литературы — семьям Цветаевых и Набоковых, Маяковскому и Брикам. Одной из главных его героинь становится младшая сестра Марины Цветаевой — Анастасия. Писательница и мемуаристка прожила практически до 100 лет, 20 из которых она провела в лагерях. В первой части книги Гурфинкель сопровождает ее в Коктебель, а затем — в Голландию на Конгресс женщин-писательниц. «Собака.ru» публикует отрывок об этом путешествии. 

Изображение предоставлено «Собака.ru» пресс-службой «Редакции Елены Шубиной»

Мне казалось, она будет жить долго. По меньшей мере, до своего — невероятно представить — столетнего юбилея. Смеясь, с грустью говорила: «Боюсь этой трехзначной, нечеловеческой цифры. Наверно, буду походить на ведьму». А в начале апреля 92-го, за полтора года до ее смерти, возникла идея ехать летом в Голландию. Оттуда прислали приглашение на Конгресс писательниц-женщин и Международную книжную ярмарку.

Анастасия Ивановна разыскала меня по телефону.

— Сможете? Я сказала им, что согласна, но только если — с вами. Не отказывайтесь. Мы ведь хорошо съездили в Коктебель.

Это было заманчиво. Еще бы — Голландия! Но слишком памятен был прошедший год, ее недавний тяжелый грипп с воспалением легких. Как она выкарабкивалась из него, знают только друзья и близкие, дежурившие днем и ночью у ее постели.

— Вы всегда осторожничаете. Как кот — лапой, — сказала она, как мне показалось, легкомысленно. — Уж если — судьба, ну так у вас на руках, когда-то все равно ведь — придется.

Как обычно, все затянулось: оформление паспортов, виз. Амстердамская затея уже началась, оттуда ежедневно звонки, а мы всё еще в Москве.

Наконец — день отъезда. Багажник издательского автомобиля принял потертый чемодан, перевязанный для крепости бельевой веревкой, и мы, словно на гигантской карусели, в два прыжка перенеслись над пропастью, разделяющей дом на Большой Спасской и аэропорт в Амстердаме.

Перед отъездом А.И. не то чтобы трусила, но все же беспокоилась: перенесет ли самолет. Опыт воздухоплавания у нее был. Как ни странно, в ссылке. Подняла тяжелое бревно, и — отслоилась сетчатка глаза. Она настояла, чтобы ее отправили к окулисту, и вместе с мешком писем и провожатым ее втиснули в почтовый самолет. Разбег. Кочки на земле сменили ямы воздушные, за час уболтало до рвоты.

Теперь же предстояло целых три часа полета. Будет ли тошнить в воздухе? Говорят, накануне нужно плотно поесть. А может быть, лучше лететь на голодный желудок?

Юрий Гурфинкель
Изображение предоставлено «Собака.ru» пресс-службой «Редакции Елены Шубиной»

Юрий Гурфинкель

Таможенный контроль. Таможенник молодой да ранний. С улыбкой многоопытного циника:

— А я думал, все Цветаевы давно уже за границей.

Взгляд его падает на небольшую медную икону, высвеченную рентгеном в сумочке Анастасии Ивановны. Объясняю: икона ей подарена на девяностолетие и в Москву возвратится вместе с хозяйкой.

Вызывают старшего. Тот долго рассматривает гравировку на обратной стороне, по-моему, больше из любопытства. Листает новенький паспорт, сверяясь с возрастом, зачем-то разглядывает небесно-голубые билеты голландской авиакомпании. Наконец все улаживается, иконка вписывается в таможенную декларацию.

Следующее: проверка на оружие. Пистолет, граната? Почему бы и нет. Не я ли подложил, чтобы пронести в самолет? Взгляды проверяющих подозрительно ощупывают ее, меня. Всякое здесь случается. А.И. безропотно отдает свою сумочку с иконой (что это — лагерная привычка к шмону?), а через минуту, миновав детектор на металл, приятно удивляется, получив ее назад. Надо сказать, международная гильдия писательниц оказалась чрезвычайно предусмотрительной и практичной, приобретя для нас дорогие билеты. Какое это имеет значение — дорогие, дешевые? Кресла иные? Кормят лучше? Да если и так — лететь-то всего три часа. Так я думал. Но оказалось, дорогой билет позволяет просто позвонить в агентство и перенести свой вылет с одной даты на другую. Нам это очень пригодилось, когда началась волынка с паспортами и визами.

Надо ли говорить, что оба наши места находились в лучшей части самолета, и мы невольно оказались в компании холеных господ, видно, часто летающих по этому маршруту и вовсе не изумляющихся уюту салона и улыбкам стюардесс. Видавшее виды нескладное пальто А.И., ее черепашьего цвета вязаная шапочка — родная сестра той, зимней, из облезлой цигейки, на этом отутюженном фоне смотрелись отменным контрастом. Хорошо еще, что чемодан с веревкой и рюкзак были сданы в багаж и покоились где-то неподалеку во чреве нашей железной птицы.

Всегда интересно наблюдать реакцию присутствующих — от недоумения и сострадания до легкого шока — при ее появлении на публике в каком-нибудь мусорного вида пальто с бахромой на рукавах и цигейковой шапке, местами истертой до кожи. Был ли в этом некий ее «вызов обществу», «протест»? Если и был, то неосознанный. Протест против чрезмерных усилий ума, растраты его на несущественное. Никогда Анастасия Ивановна это специально не декларировала.

«Люблю свои старые вещи, мне в них удобно. И в общем-то все равно, что вы об этом думаете». Можно понять это так. И при этом с первой же минуты нельзя было не заметить яркую оригинальность ее личности. Почувствовала ли это стюардесса, или ее повышенное внимание относилось к преклонному возрасту пассажирки? Респектабельные господа впереди нас и рядом развернули свои пухлые, толщиной в палец газеты, набитые цифрами котировок, биржевых цен, с редкими островками текста, кто-то продолжал беседу, а А.И. подслеповато посмотрела в круглое окошко иллюминатора и тихонько перекрестилась.

Самолет уже выруливал на взлетную полосу. Здесь же, в салоне, все было как-то по-особому уютно. Легкие ритмические толчки на стыках бетонных плит, негромкий гул двигателей действовали убаюкивающе. Она задремала, уронив голову на грудь. Не проснулась и в тот момент, когда позади от нас двигатели, подвешенные к крыльям самолета, мощно взревели, и машина, набирая скорость, понеслась по взлетной полосе, с каждой секундой все сильнее вдавливая пассажиров в их кресла.

Когда Анастасия Ивановна открыла глаза, аэродром был уже далеко внизу. Мимо нас тянулась волокнистая вата облаков, внизу под неестественным углом проваливалась земля с пашнями, извилистыми речками, подмосковными лесами.

— Как? Уже в воздухе? Совершенно не заметила.

Видавшее виды нескладное пальто А.И., ее черепашьего цвета вязаная шапочка — родная сестра той, зимней, из облезлой цигейки, на этом отутюженном фоне смотрелись отменным контрастом

...Нежный, тающий во рту копченый лосось, камамбер, салат, маслины — все это после скромных московских обедов! Из спинки стоящего впереди кресла выдвинут портативный столик, на него в отдельном судке подают тушеную морковь и зеленый горошек к мясу. А.И. заботливо перекладывает сочный бифштекс на мою тарелку со свойственной ей веротерпимостью к моему невегетарианству. На десерт — взбитые сливки со свежей клубникой. Но прежде по глотку красного вина — за наше необычное путешествие. Шутка ли — на высоте десять тысяч метров!

И несколько возбужденная вином, полетом, А.И. вдруг с подъемом начала читать любимые ее матерью и Мариной стихи Толстого, Алексея Константиновича.

Други, вы слышите ль крик оглушительный:
«...Много ли вас остается, мечтатели?
Сдайтеся натиску нового времени!
Мир отрезвился, прошли увлечения —
Где ж устоять вам, отжившему племени,
Против течения?»
Други, не верьте! Все та же единая
Сила нас манит к себе неизвестная,
Та же пленяет нас песнь соловьиная,
Те же нас радуют звезды небесные!
Правда все та же!
Средь мрака ненастного
Верьте чудесной звезде вдохновения,
Смело гребите во имя прекрасного,
Против течения!

Я уже слышал однажды, как она их читала, но здесь, в полете, это звучит необыкновенно. Рядом в иллюминаторе глубокая синева неба, близость космоса. Луна еще не села, то ли уже поднялась. Рокочут моторы, увлекающие нас к неведомой Голландии. И этот голос с виолончельным отливом. Она читает мастерски и в то же время безыскусно. Ей хочется дать эти стихи — дать возможность слушателю зримо почувствовать движение мысли, ее оттенки.

Сидевшие рядом деловые господа уже сняли пиджаки, пригубливали кто коньяк, кто пиво, с интересом и удивлением повертывали головы в нашу сторону. Один даже не утерпел, шепотом спросил у меня, кто эта пожилая дама. Я объяснил: русская писательница, Конгресс в Амстердаме, книжная ярмарка. Он понимающе закивал. Да, да, он слышал об этом, но Конгресс, кажется, уже начался...

Закончив читать, Анастасия Ивановна, гася пафос, шутливо добавила:

— Нечто вроде глотка поэтического вина в облаках.

Самолет начал снижаться. В круглом окошке, как в окуляре микроскопа, размытые очертания земли обрели резкость. Под крылом прошли красные черепичные крыши, ослепительно сверкнуло солнце, отразившись от стекол оранжерей. И вскоре раздались аплодисменты пассажиров позади нас, в экономическом классе самолета — скорее российская, чем европейская традиция отмечать искусство пилота, благополучно посадившего тяжелую машину на бетонную полосу.

Но прежде чем выпустить уже поднявшихся со своих мест пассажиров, стюардесса с необыкновенными глазами Джульетты Мазины из «Ночей Кабирии» подошла к нам и, подав руку Анастасии Ивановне, подвела ее к двери, передав другой, уже не склонной к улыбкам (скорее стиль деловитой учтивости) девушке в такой же элегантной сине-голубой форме Королевской воздухоплавательной компании. Вот здесь-то и выяснилось, на что способна KLM!

Мы миновали устланную ковром трубу-переход между самолетом и зданием аэровокзала и оказались перед открытым, похожим на игрушечный автомобильчиком. А.И. после некоторого удивления и замешательства села рядом с каэлэмовской девушкой, а я устроился сзади в открытом багажном отсеке, и мы славно покатили в аэровокзальной, почти московской по разнообразию лиц и скученности, толпе.

Время от времени, когда впереди особенно сгущалось, девушка негромко произносила какое-то слово. Публика расступалась, давая дорогу, и мы благополучно ехали дальше, пока не оказались в том месте, где нас встречали голландские Татьяны. Не представляю, как весь этот путь — почти километр — моя немолодая спутница смогла бы преодолеть, не будь этого замечательного средства передвижения внутри аэровокзала.

Такси — холеный «Мерседес», арендованный устроителями Конгресса. Мы вместе с двумя голландскими Татьянами мчимся в нем по автобану в Амстердам, в центр города, в мельтешении разноцветных, всевозможных оттенков серого, коричневого, карамельного, слитых в одну линию и как бы сросшихся боками классических голландских особняков.

16+

Рубрика:
Чтение

Комментарии (0)

Купить журнал:

Выберите проект: