Диалог Покраса Лампаса и Лены Шейдлиной: «Мы хотим выделиться из среды, которая сама по себе яркая»

Лена: Давно хотела тебя спросить: ты начинался как художник в Интернете? Или у тебя все было сначала в реальности — перо и ручка?
Покрас: Когда я начинал рисовать, то вообще не был уверен, что могу называть себя художником. Мне казалось, художник — это что-то такое великое, серьезное. А я просто очень много рисовал, в том числе граффити на улице, и именовал себя граффитчиком или каллиграфом.
Лена: То есть ты с самого начала соприкасался с текстурами, и на них оставались твои отпечатки пальцев, пот, слезы и кровь?
Покрас: Ну, естественно, как иначе? А ты ведь, наоборот, сначала много находилась в диджитале и не переносила свои работы в физический мир. Теперь для этого пришло время?

Лена: Да, у меня только сейчас это происходит. Я как раз возвращаюсь к тому, чтобы оставлять на холсте свои отпечатки и дыхание художника. В возрасте с 20 до 25 лет я просто жила в соцсетях, чувствовала себя как наркоман, когда не делала новый контент и не общалась с людьми через Интернет, понимала, что я ни о чем другом думать не могу. А недавно у меня случился период ухода в реальность, когда я в «Инстаграме» пару месяцев ничего не выкладывала. В итоге сейчас создаю туннель между виртуальностью и реальностью. Я решила придумать название того направления, в котором буду действовать, и так совпало, что в этот день рядом со мной оказался Томми Кэш (эстонский рэп-исполнитель. — Прим. ред.), и мы его создали — и назвали сюрвиртуализмом. Это соединение сна, реальности и виртуальности. С помощью Интернета ты можешь быть кем угодно, можешь не привязываться к конкретному месту и общаться даже без слов, потому что визуальное искусство не имеет языка. До недавнего времени я жила для людей лишь в своих снимках, а тебя можно было хотя бы случайно встретить на улице, увидеть, как ты там шкодишь. 
Покрас: Да, концепция граффити всегда заключалась в том, чтобы занять самое лучшее рекламное место под рекламу самого себя и максимально сильно там укорениться.

Лена: Очень близко к Интернету, не находишь?
Покрас: В Интернете все быстро меняется, а улица была такой субкультурной отдушиной, в которой существовали свои правила, свое комьюнити. Но в какой-то момент Интернет все равно взял свое, потому что граффити стали практически моментально закрашивать коммунальщики. По сути, если ты не сделал фото- или видеодокументацию, то практически никто этого и не увидит. В итоге, все так или иначе перетекли в Интернет, не считая самые трушные маргинальные движения в граффити, больше связанные с вандализмом.
Лена: А каллиграфия ведь никому не была особенно интересна в России до того, как ты создал свое направление — каллиграфутуризм. Каллиграфию воспринимали как что-то прикладное: ну, там открытку на свадьбу подписать красиво. 
Покрас: Россия отстает здесь от остального мира лет на 5–10 — раньше отставала лет на 20–30. Разрыв сокращается, но все еще чувствуется. Так, в Штатах, которые стали послевоенным очагом развития искусства, в том числе поп-арта и абстрактного экспрессионизма, у людей возникло абсолютно другое воспитание, другие ценности. И когда там зародилось граффити, оно быстро прошло путь от чего-то маргинального к галерейному и музейному формату — достаточно посмотреть на Жана-Мишеля Баския или Кита Харинга, работы которых давно стоят миллионы. 

Покрас: Это всегда сложно — быть первым, но если ты четко знаешь, чего хочешь, то в какой-то момент твоя творческая самореализация получает большое ускорение: ты начал заниматься тем, во что никто не верил, но вдруг сломал парадигму и встал во главе большого движения. Россия в этом плане — очень крутое место, когда я путешествую, всегда возвращаюсь к мысли, что мне здесь исключительно комфортно создавать. Можно быть лидером не просто потому, что у тебя больше подписчиков, а потому что у тебя больше знаний, работоспособности или понимания, что нужно делать, — это хорошая синергия внутреннего и внешнего.
Лена: Когда я только начинала создавать свой арт, еще не знала, к чему нужно стремиться и чего я хочу. И из-за этого все вышло таким честным, немного дурацким и не воспринималось многими всерьез. Возможно, тебе было сложнее, чем мне: в Интернете можно спрятаться, отключиться от мира, сидеть только в своем профиле и смотреть картинки на «Пинтересте». И никого не видеть — это такая белая комната, как в психушке. Строишь себе все, что угодно, правда потом однажды выходишь в реальный мир и такая: «Ой, здравствуйте, меня Лена зовут».

Покрас: Ответь мне на вопрос, кого ты можешь сегодня назвать талантливым человеком? 
Лена: Мне кажется, это тот, кто чувствует себя свободным и у кого незашоренный взгляд на вещи. Тот, кто в первую очередь слушает самого себя. Ведь очень многие люди любят играть с окружающими вещами, пропускать их через себя и выдавать готовый продукт. А вот талант ценится за то, что не боится показать себя. Я недавно задумалась о том, почему общаюсь именно с теми друзьями, которые у меня есть. И поняла, что их стиль очень четко читается, они честны к себе, к своему творчеству. Могут поддержать разговор на любую тему. И эти талантливые люди ничего не боятся. У меня сейчас впервые появилась своя продакшн-команда, с которой мы уже можем делать не только маленькие видеоролики, а создавать короткометражки. Эти люди начали заполнять пробелы пазла, и с ними мне вообще ничего не страшно: ты только закидываешь идею, а они ее моментально ловят. 
Покрас: То есть ты уже умеешь делегировать даже в творчестве? 
Лена: Да, важно не брать все на себя. Когда какой-то бренд закидывает удочку и говорит: создай коллекцию одежды, на это есть неделя. Ты отвечаешь: без проблем. Рисуешь зарисовку, а человек, который разбирается в конструировании одежды, пусть у него и нет твоего видения, сразу строит модель так, чтобы в ней было удобно пробежать забег на 10 километров в Мюнхене при температуре плюс 35 градусов. 

Покрас: Это ты делала какую-то спортивную коллаборацию?
Лена: Ага, с BMW. 
Покрас: Классно. Мне кажется, это примета художника нового времени — уметь делегировать. 
Лена: Именно. Потому что раньше все надрывались сами, сидели днями, неделями и месяцами над одной работой. У людей прежней формации присутствует страх отдать контроль над своим произведением. А вот Томми Кэш недавно сделал выставку, на которой все картины были созданы не им, но ребята-художники были при этом подписаны. И это круто. Сам он в этой ситуации становится просто брендом. На самом деле, мы с тобой очень разные, но в то же время похожи друг на друга как менеджеры, и в том, как позиционируем себя на публику. Людям сегодня нужны идеи, и мы можем их дать. А деньги на реализацию всегда можно найти — крупные бренды их дают. 

Лена: А вот интересно, скоро отменят лайки в «Инстаграме», многие устали от соцсетей, все хотят диджитал-детокса, ограничивают свое экранное время — даже мой менеджер поставила себе блок, после десяти вечера она не может войти ни в одну соцсеть. Я, кстати, уже сейчас не захожу в ленту, чтобы ее листать. Да, люди по-прежнему много времени проводят в телефоне, но в какой-то момент это желание должно уйти. По моим личным ощущениям, пройдет эта гонка и всеобщая любовь к социальным сетям. Все будут возвращаться в реальность. Для меня соцсети всегда были виртуальной галереей с возможностью написать любому человеку, хоть таксисту, хоть голливудской звезде. А мессенджеры — возможностью разрушения границ, которые нам построили страны. Вот как сейчас — ты в Дубае, я тут в своей петербургской квартире, а связывает нас звонок по «Телеграму». А дальше мы вообще не будем чувствовать расстояний. И это будущее всех людей, не только художников. Как ты думаешь, что в интернет-искусстве будет происходить дальше? 

Покрас: По-моему, появление новых медиахудожников и формирование у них абсолютно нового опыта построения карьеры, самореализации, создания своей аудитории — все это слом парадигмы. Если раньше арт-карьера строилась только через галереи, музеи, арт-фонды, то сейчас художники, возникшие из Интернета, могут вызывать к себе интерес совсем другими способами — оказывается, что гораздо важнее, если тебя процитирует какой-нибудь Hypebeast. К тому же медиаискусство не имеет границ, и оно гораздо более мобильно: если перевозка большой скульптурной инсталляции из Петербурга в Японию будет стоить 10 тысяч евро и продлится месяц, то пересылка многоканальной видеоинсталляции — это просто отправка по мейлу пакета файлов с лицензией, которые потом можно запустить на экране. Социальные сети останутся ключевым инструментом коммуникации с аудиторией, и сколько бы «Инстаграм» ни убирал лайки, это довольно незначительные изменения — глобально все перешли с трафика, который был в ноутбуках и компьютерах, на мобильный трафик. Соответственно, все мобильные приложения стали отнимать много времени, и сначала это происходило хаотично, а сейчас у людей появляется желание контролировать время пребывания в них. Но в целом мы становимся еще более зависимыми от мобильных телефонов. И от этого никуда не уйти, все разработки сейчас направлены на удешевление технологий, на увеличение длительности работы телефонов, на усиление камеры и процессора, на интеграцию дополнительной реальности VR и AR — все это очень-очень важные инструменты, с которыми нужно работать. Например, маски «Инстаграма» — многие медиахудожники реально конвертировали их в аудиторию,  цитируемость и узнаваемость. Мы живем в новой эре, в которой нужно быть не просто крутым художником, который создает мощные аналоговые или цифровые работы — теперь нужно уметь совмещать одно с другим. И чем тоньше и качественнее ты это делаешь, тем эффективнее будет формироваться твоя карьера. 

Лена: Если я беру сегодня телефон в руки, то для выполнения конкретной задачи. Для меня не станет трагедией, если я его где-то потеряю или забуду — я выживу без этого девайса. И это новое для меня и немного странное ощущение. Наверное, потому, что я стала рисовать — рука занята другим.
Покрас: Да, мы можем рисовать от руки, но если проанализировать глобальные тенденции, то мы увидим: Apple со дня на день запускает Apple Arcade, полностью переосмысляя индустрию игр, — мобильные игры появляются и на айпаде, и на айфоне. Nintendo Switch — самая продаваемая платформа в первом квартале этого года, а все потому, что она завязана на мобильном формате и может быть интегрирована в жизнь и дома, и где-то в путешествиях. Я это к тому, что рынок технологий очень сильно связан с тем, как в него интегрируется медиаискусство. И если мы говорим об увеличении скорости трафика, то это позволяет расти стриминговым устройствам, которые дают картинку в высоком качестве. А облачные серверы позволяют заниматься очень крутой генеративной графикой, которая отлично смотрится на огромных экранах где-нибудь на фасадах аэропортов или музеев.

Лена: Но это просто уменьшение и упрощение всего, что нас окружает, в один девайс. А я говорю именно про ощущение, что люди будут отказываться от занятия ерундой в своем телефоне. Что они будут не просто залипать в ленте, а пользоваться им как инструментом. 
Покрас: У нас тогда тут баттл. (Смеется.) Потому что я-то уверен, что они все это делают очень нативно — эта нативная интеграция ушла в жизнь людей настолько, что они этого не замечают. Контент будет еще сильнее оптимизирован под мобильные платформы, потому что мы начинаем через них гораздо быстрее поглощать информацию. ое искусство задумывается о чувствах других людей. Я не боюсь высказываться по поводу всяких политических историй. Если художник, в том числе медийный, имеет свою гражданскую позицию — это круто. Но все, что касается интеграции политики и социалки в искусство, — очень опасно. Художник должен построить свой храм ценностей, и если он каждый раз будет отвлекаться от него на что-то локальное, пускай и очень важное, то будет терять себя и растрачивать. Бывает очень сложно остаться в стороне, когда у тебя душа болит, но с точки зрения творчества, если бы я делал каллиграфию про социальные проблемы, я бы никогда не был там, где я есть. Потому что я выбрал для себя гораздо более важные ценности.

Лена: А какие у тебя ценности?
Покрас: Я стараюсь понять, как люди объединяются через искусство и как письменность меняется от того, что мир перестал четко делиться на страны и поколения. Я осмысляю эти изменения в своих работах и показываю, что нас не ждет какой-то апокалипсис, в результате которого все потеряют свою идентичность — наоборот, идентичность может ярко выражаться через гармонию с другими. Это дает новую эстетику. Эту мысль я встраиваю в какие-то масштабные проекты и в целые города, в которых работаю. А когда художник высказывается по политическим вопросам в творчестве, он собирает аудиторию, которая ангажирована политическим контекстом и начинает влиять на автора, требуя от него месседжей по всем текущим моментам. Она все время что-то требует. Поэтому для меня важно остаться собой, даже в самые сложные времена. Я могу выложить к себе в stories то, с чем я не согласен и считаю позорным, могу из-за своей гражданской позиции не сотрудничать с московской мэрией, но не включаю политику внутрь своих работ. 
Лена: Ты же совсем недавно подвергался анафеме за крест на площади в Екатеринбурге, который закатали в асфальт после протестов оскорбленных верующих. 

Покрас: Если бы я действовал только как художник, самой простой реакцией на это было бы сказать, что моя работа никого не оскорбляет и я ни с кем вообще не собираюсь по этому поводу общаться — вы все дураки, не доросли чтобы меня понять. Но я делаю проект для мегаполиса — это общегородской объект, гигантская площадь, которая занимает шесть с половиной тысяч квадратных метров. Ее видно из космоса. И когда ты к людям, которые каждый день через нее ходят, относишься как к тем, кто не достоин конструктивного диалога с тобой, — это поражение. Потому что изначально я хотел через эту работу объединять людей и остался верен себе, — меня сложно изменить даже негативом или критикой. Моя позиция гораздо сильнее, чем какие-то посты в фейсбуке, угрозы или пикеты. Я уважаю людей, даже если они скатываются в абсолютно агрессивный дискурс — потому что они там живут и будут постоянно с моей работой сталкиваться. Когда на тебя влияет окружение, когда находишься в кругу каких-то проблем, начинаешь на эти проблемы резонировать. А когда ты меняешь круг общения, попадаешь в место, где абсолютно отсутствуют эти базовые проблемы, ты высказываешься искренне на вещи, которые волнуют тебя самого и не навязаны идеологией или чужими ценностями. И здесь фантазия просто бурлит. Вот я сейчас в Дубае делаю роспись самого большого здешнего клуба, и тут появляются какие-то новые метафоры, новое восприятие контекста, абсолютно другой круг общения, абсолютно другие эмоции: ты вообще выключаешься из того, что кого-то в Москве сажают на три с половиной года. Просто один щелчок — и ты в другой стране делаешь проект, в который веришь. Начинаешь мыслить глобально и более искренне создавать что-то настоящее. А что насчет тебя? У тебя воображение, я думаю, сумасшедшее просто?

Лена: Воображение работает непрерывно. Звуки, музыка, фразы, текстуры — все это может вдохновлять. 
Покрас: Мы с тобой хотим выделиться из среды, которая уже сама по себе сегодня яркая, — а для этого мы должны ее превосходить, должны следить за интересными вещами, должны быть более образованными во многих моментах, которые раньше не считались важными. Например, художнику сегодня нужно понимать, что происходило с модой за последние десятилетия. 
Лена: Быть ярче среди ярких — хорошо звучит, мне нравится. Искусство становится все более и более прикладным — оно спокойно ложится на ту же моду. Но и раньше такое бывало: даже Сальвадор Дали начинал с каких-то рекламных интеграций с брендами. А когда созданную им инсталляцию заказчики изменили, он выбросил ее в окно и ушел. И это стало и перформансом, и демонстрацией себя как художника, у которого есть свое мнение даже после того, как его работа была оплачена. Хороши не только работы Дали, хорош и он сам по себе. Он немножко ребенок двухтысячных, как будто из нашего поколения — сегодня Дали был бы блогером-миллионником с аудиторией больше, чем у Первого канала. А какой у него был бы офигительный инстаграм! 
Покрас: Я уверен, что инстаграм был бы даже у его муравьеда.
Лена: Да, точно. А Гала бы там такие видео записывала: «Ну давай, Сальвадор, еще раз, пожалуйста». 

Лена: Мне было как-то даже грустно от того, что у меня нет никакого желания калечить себя. Мое искусство — про позитив и про все светлое. Я бы, может, и хотела привнести в него долю готичности и депрессии, но у меня их просто нет. 
Покрас: Я себе сказал довольно давно: чтобы не потерять себя, нужно выстроить свою внутреннюю систему ценностей, философию и придерживаться того, во что ты веришь. Важно верить в то, что ты делаешь, гораздо сильнее, чем все вокруг, и действовать непоколебимо. Психика в какой-то момент становится очень устойчивой к любым стрессам и к критике. Да, критикующие тебя люди могут сказать тебе правду, но правда в эпоху метамодерна становится уже постправдой, на нее влияют очень многие факторы, и сложно воспринять чужую правду как свою. Вкладывая столько часов в работу, ты прощаешься с чем-то очень сакральным для себя — это круто. Если ты во время создания работы не страдал, не вымучил ее, то ты никогда не получишь счастья. Потому что счастье всегда строится на контрасте с какой-то противоположной эмоцией. Я очень много отдаю, и последние 10 лет это происходит непрерывно каждый день. Отдаешь много счастья, но внезапно еще больше к тебе приходит его обратно от людей вокруг, которые что-то в твоих работах оценили. Вот заводит себе человек собаку, любит ее 10–12 лет, он счастлив, а потом она умирает, и у него потеря. Почти всегда это сильная травма. Чем больше позитивных эмоций ты получил, тем больше и горя потом. Потому что все находится в балансе. 
Лена: Иногда ты даже фальшиво пытаешься вызывать позитивные эмоции, но потом они автоматически превращаются в правду. Как будто ты переписываешь нейронные связи. То есть тебе захотелось свалиться в жертву, а нет, выводишь себя в конструктив. Короче, искусственность и фальшивость — не всегда плохо.