Ян Фабр: «Нет воображения — нет и эрекции!»

Офис художника и одновременно его мастерская с репетиционными залами обосновались в здании бывшего театра, которое после пожара стояло заброшенным. Перед входом встречает табличка «Only art can break your heart. Only kitsch can make you rich». В холле спотыкаюсь о люк — работа Роберта Уилсона, которая как бы связывает бельгийскую мастерскую с его театральной академией Уотермилл-Центр.

На втором этаже, пока мы ожидаем Яна, почему-то доносятся запахи свежеприготовленного омлета или глазуньи — за соседней стеной расположилась кухня, стену которой расписала Марина Абрамович свиной кровью.

Искусство тут в буквально смысле везде — даже туалет обозначен подвешенной неоновой рукой, которая мигает, показывая то два пальца, то один. Это работа художника Микса Попеса, в которой жест «V» или Peace (Мир) отсылает к женскому началу, а средний палец — к мужскому.

Когда в зале появляется Фабр, закуривая сигарету Lucky Strike, откуда-то снизу доносится истошный детский крик: «Нет, это не репетиция моего нового перфоманса», — шутит художник.

Расскажите сразу, как вы уговорили Михаила Борисовича?

Уговаривать не пришлось! Шесть или семь лет назад Михаил Борисович Пиотровский и руководитель проекта «Эрмитаж 20/21» Дмитрий Озерков увидели мою экспозицию в Лувре, и, как мне кажется, она им понравилась. Спустя еще три года мы встретились с господином Пиотровским, и он предложил мне сделать выставку в Эрмитаже. Я отправился в Россию и понял, что для этого мне потребуется много пространства. Мы с Барбарой де Конинк (художественный руководитель выставки — Прим. ред.) сразу остановились на зале с фламандцами — рядом с ними я похож на гнома, рожденного в стране великанов. Я ведь вырос рядом с домом Рубенса в Антверпене. Еще в шесть лет пытался копировать его картины. Эрмитаж представлялся мне хранилищем великих фламандцев, которые восхищали меня. Мне хотелось выстроить «диалог» с гигантами прошлого Фландрии.

С кем выстраиваете диалог?

Для зала Ван Дейка я создал серию мраморных барельефов «Мои королевы» («My Queens»). Это своего рода аллюзия на его парадные портреты важных королевских особ того времени. «Мои королевы» – это меценаты и покровительницы моего творчества, выполненные из карибского мрамора. Но я делаю это шутливо, потому мои подруги — в клоунских колпачках.

Новая серию рисунков «Карнавал»о празднике жизни и веселье — точь-в-точь, как церковные ритуалы, к которым меня в детстве приобщала мать-католичка — отсылка к эрмитажных полотнам Питера Брейгель младшего. Смесь язычества с христианством — важный элемент, относящийся к традициям бельгийской школы, которые важны для меня. Мы ведь маленькая страна и всегда находились под чьим-то влиянием или владением – немецким, испанским, французским. Такие «особенности» – часть нашей личной истории.

Мои «синие» полотна (речь о «Bic-art» – серии работ «Синий час», выполненной синей ручкой марки Bic — Прим. ред.), которые также представлены в Эрмитаже, выполнены в очень особенной технике. Я фотографирую картину, затем с помощью чернил добавляю около семи слоев синего — это специальный химический цвет, который изменяется под воздействием света заставляет картину «работать».

Отдельно в Главном штабе Эрмитажа я представляю видео-проект «Любовь – высшая сила» («Love – is a power supreme»). Глобально говоря, вся моя выставка создавалась в форме бабочки: если работы в Зимнем дворце – это крылья, то именно видео в Главном Штабе – её тело. Благодаря этому, я хочу объединить здание «нового» Эрмитажа, где будет показан фильм, со «старым», в котором выставлены мои картины. Мы планируем передать в дар музею этот фильм и еще несколько работ.

«Рыцарь отчаяния – воин красоты» — это про вас?

В названии выставки есть своя романтическая идея, которая заключается именно в защите той чуткости и чувствительности, которую хранит в себе красота. С другой стороны, это также образ доблестного рыцаря, который сражается за благие цели. Но вот отчаяние – это в большей степени обо мне, как о художнике. В глубине души я всегда опасаюсь «поражения» или «провала».

Моя семья не была очень богата. На день рождения отец дарил мне маленькие замки и крепости. От матери же я получал старые помады, которыми она больше не пользовалась, чтобы я мог рисовать. Мне кажется, моя романтическая душа и стремление всегда создавать что-то свое выросли именно из детства. Отчасти поэтому появилось определение меня, как «рыцаря». Но сам я – художник, который верит в надежду, как бы это ни звучало.

В чем ваша миссия, как рыцаря?

Популяризировать классическое искусство. Оно есть основа всего, хоть порой и кажется более сдержанным, чем современное. Если обратиться к истории, классическое искусство всегда находилось под чьим-то надзором, будь то церковь или монархия. Парадокс, но в то же время оно – искусство – играло с ними, само ограничивало.

Вообще в мире есть только одно искусство – хорошее. Неважно, классическое оно или современное, между ними нет границ. Потому важно научить людей узнавать классическое искусство, чтобы они могли лучше понимать современное. Конечно, я не отрицаю, что в последнем сейчас достаточно много мусора, но, послушайте, и во времена Рубенса было много мусора — но где сейчас этот мусор и где Рубенс!?

Можно ли сегодня стать «заметным» и «значительным» художником без вложений и большого количества денег?

Ничего не изменилось со времен Рубенса: я могу создать картину как за один евро, так и за несколько тысяч. Но даже если мне перестанут за это платить, скажут, что мое творчество ничего не стоит, все равно продолжу рисовать.

Ваш дед — великий энтомолог Жан-Анри Фабр, которого Гюго называл «Гомером насекомых», отец — ботаник, да и у вас множество отсылок к науке. Что вас там так вдохновляет?

Сегодня некоторые ученые более авангардны, нежели современные художники. Исследователи обожают погружаться в неизведанное, а хороший ученый всегда в поисках чего-то нового, как и я. Например, в брюссельской Galerie Daniel Templon я показывал серию скульптур человеческого мозга из мрамора. Ведь мозг – это одна из самых главных частей человеческого тела! Нет воображения – нет и эрекции! 

Вам самому удалось найти баланс в мире диджитала?

У меня нет мобильного телефона, я не пишу электронные письма, не отправляю СМС.

А как же ваша группа на Facebook – мне очень нравится!

Ее ведут мои помощники, как и всю электронную переписку. Я пишу только от руки, делаю небольшие зарисовки. Когда человек остается наедине с бумагой, возникает настоящая эротика — гаджеты этого никогда не передадут.

Можно тогда автограф и селфи?

Да, автограф оставлю, а селфи давай сам!

Текст: Михаил Стацюк
Перевела: Маргарита Шмакова
Фото: Валерий Зубаров (Государственный Эрмитаж)