Его книга «Путь Мури» о боснийском коте, который ищет cвоих хозяев, завоевала премию «Нацбест», обойдя творения Людмилы Улицкой и Владимира Сорокина. Хотя литература не основное занятие Бояшова – он преподаватель истории в Нахимовском училище.
Как к вам пришла идея написать притчу о коте-путешественнике?
Все очень банально – постоянно появляются разные заметки, что кот искал хозяина пять, двадцать лет, нашел его, вернулся… Любопытно, что, например, с собаками этого не происходит – только с котами. Они, видимо, обладают какой-то особой навигационной системой, да и вообще это очень мистические животные – чувствуют невидимый мир, играют с ним. Что-то из поведения Мури я списал со своего кота, хотя, думаю, в целом все они одинаковые – умные, самонадеянные и очень интересные.
О вас как о писателе заговорили относительно недавно – после выхода романа «Армада».
Между тем еще в 1989 году меня приняли в Союз писателей. Мне тогда было двадцать семь лет, это был своего рода «последний призыв» – вскоре система поползла. Нас принимали как бы авансом, меня, например, – по маленькому сборничку рассказов, вышедшему в «Лениздате», хотя обычно в Союз принимали лет в сорок, после разнообразных заслуг и публикаций. Кстати, это повлияло на мою последующую жизнь – мне дали «писательскую» квартиру в Петергофе, где я до сих пор и обретаюсь.
Как оцениваете последние инициативы власти по «прикармливанию» молодых литераторов – встречи с Владимиром Путиным, премию «Большая книга», разговоры о новых писательских объединениях?
Я считаю, что это нужно. У меня большой опыт редактирования рукописей для разных издательств, потому я читал множество книжек молодых авторов и могу сказать, что у них у всех есть одна беда – нет элементарной школы. Это когда талантливый в общем человек делает глупые, часто чисто технические ошибки. Мы от этого избавлялись в литобъединениях, где нас очень жестко, но результативно учили писать, адекватно выражать свою мысль, реализовывать замыслы. Происходило все примерно таким образом: сначала на занятии твою вещь подробно обсуждали, часто попросту размазывая тебя по стенке. Потом все шли в ресторан, и обиды сглаживались. Эта практика учила требовательности, даже жестокости к себе. Молодых надо поддерживать, но надо и наставлять. Сейчас средний уровень литературного профессионализма резко ниже ватерлинии. А есть и вовсе маньяки, которых печатать нельзя – по ним даже не Кащенко плачет, а судебная психиатрическая экспертиза. Иногда сидишь над рукописью с таким «молодым дарованием» и думаешь – а что если он сейчас вместо авторучки заточку вытащит и начнет все изложенные фантазии воплощать? С одной стороны, хорошо, что хоть пишет, а не людей режет, а с другой…
Историческое образование помогает вам в написании книг?
Меньше всего мне бы хотелось этим щеголять, но да, я закончил истфак Герценовского института, занимался военной историей первой половины двадцатого века, потом работал в Центральном военно- морском музее, – это неизбежно влияет. Просто с помощью каких-то параллелей мне легче многое объяснить.
Почему не пошли в науку?
Научный мир жесток, за вранье ругают, а здесь можно сказать – это моя фантазия, мое личное сумасшествие. Среда творческая меня, таким образом, полностью удовлетворяет. Я смело могу сказать, что почти все литераторы моего поколения – это единый круг, где все друг друга знают. А я более-менее знаю еще и круг музыкантский, потому что, как верно заметил музыкальный критик Артемий Троицкий, в начале-середине восьмидесятых вопрос решался просто – либо ты рокер, либо чмо. Чмом быть не хотелось, поэтому я успел поиграть в группе «Джунгли», но вовремя соскочил по двум причинам.
По каким?
Первая заключается в том, что всерьез быть рокером значит очень быстро и не всегда результативно сгореть. Вторая – в том, что в двух областях Россия всегда останется провинциальной страной, а именно – в рок-музыке и футболе. Как наши футболисты – не бегают, а ходят, так и рок-музыка насквозь вторична. Космос, балет, выпиливание лобзиком – я уж не говорю о литературе, – во всех этих вещах у нас есть шансы быть или стать мировой державой. А в рок-музыке и футболе – увы, нет. А я люблю глобальные процессы, потому и ушел. Ну, вот. Играл рок, песни даже сочинял. С Алексеем Мурашовым, барабанщиком группы «Секрет», в конце девяностых диск выпустили, но это было уже так, баловство. Какое-то время я успел поработать в обкоме КПСС, в то же время, когда там подвизалась нынешний наш губернатор Валентина Ивановна. Кстати, очень хотел там остаться – курировать молодых литераторов и кинематографистов. Весь наш отдел ходил с бородами и в свитерах растянутых, мы были для остальных функционеров такими «странненькими». К сожалению, остаться у меня не получилось – не приняли в партию по причине раздолбайства. Потом работал в Военно-морском музее. Там на меня тоже смотрели настороженно: кадровый состав – сплошь старые военморы, фронтовики. Время от времени они вызывали меня на проработку. Но я воспринимал это нормально – слушал и говорил: «Виноват, исправлюсь». Это была ключевая фраза, после которой они добрели и никаких вопросов больше не задавали. Как говорил Конфуций, «нужно соблюдать ритуал». Я могу не любить власть, но готов выказать ей почтение. Конфуций мне очень нравится.
Вы сейчас преподаете историю в Нахимовском училище. Тоже учите курсантов соблюдать ритуал?
Не совсем. Там же воспитывают будущих офицеров, а морской офицер как раз думать должен.
Комментарии (0)