При Сталине фамилия чуть не погубила ее, при Горбачеве – сыграла на руку. Академик Бехтерева заложила основы фундаментальных исследований и создала оригинальную научную школу в области физиологии мозга человека. У Натальи Петровны всегда мало времени, и глупый вопрос о загадочной функции гипофиза пришлось пропустить.
– Вы были вброшены в жизнь довольно суровым образом: родителей репрессировали, и вы оказались в детдоме. Вам удалось восстановиться с нуля, чтобы не попасть на кирпичный завод, вы серьезно взялись за учебники.
– Примерно так. Если бы я не стала очень хорошей ученицей, практически первой в школе, могла бы оказаться на заводе. Я многим обязана директору нашего детского дома Аркадию Исаевичу Кельнеру. Когда мы с братом попали в этот детский дом, директор сказал мне: «Через год я должен буду отправить тебя на кирпичный завод, чтобы ты перековалась и стала советским человеком. Если ты не станешь самой лучшей». До этого момента я училась дома – не плохо, но и не блестяще. Аркадий Исаевич очень доходчиво объяснил, что со мной будет, если я не стану первой.
– А в дальнейшем власть не влияла на вас при выборе профессии?
– Я шла по жизни сама. Меня привлекали точные науки, но в Ленинграде ими негде было заниматься, в начале войны все институты, кроме медицинского, прекратили свое существование. Первый год блокады я пробыла здесь. Ходила в институт через Неву. По окончании поступила в аспирантуру. Защитила диссертацию и вскоре занялась тем, чем занимаюсь и до сих пор, – физиологией мозга человека.
– Покинув Институт экспериментальной медицины, вы организовали новый институт для того, чтобы переключиться на изучение мозга?
– Мне пришлось быть директором, а по призванию я – ученый, научный работник. Я возглавляла Институт экспериментальной медицины в течение двадцати лет и сочла, что более чем достаточно пробыла директором. Хотелось остаток жизни посвятить своему прямому делу. Я начала бредить новой технологией исследования мозга, в частности позитронно-эмиссионной томографией, пото- му, что считала, что продвижение в области изучения мозга невозможно без этой технологии. Мы обратились к Горбачеву, и через какое-то время он отреагировал, написал изумительную резолюцию на нашем письме. В общем, дали нам этот томограф. Одновременно в Совете министров решили создать для нас институт, дать нам карт-бланш в смысле денег, строительства и так далее. То есть создать условия для наших разработок. Мне не поверили, когда я открыто объявила о своем уходе. Я не ценила директорство. А людям сложно понять, как можно добровольно уйти с поста директора большого института в науку. Уже пятнадцать лет я занимаюсь научной работой и за это время сделала больше, чем когда-либо.
– Ваш коллектив работает с уникальными авторскими открытиями?
– Да, со многими, и, в частности, нам принадлежит открытие «детектора ошибок» в 1968 году. В конце прошлого века за границей появился огромный поток работ, заново открывающих детекцию ошибок. Надеюсь, нам все-таки удалось окончательно застолбить открытие этого «детектора» за нашей наукой, за нашей страной на конгрессе по психофизиологии в Греции в прошлом году.
– «Детектор ошибок» – это такой невидимый «цензор», который следит, насколько правильны наши действия?
– Да, и его можно активировать электрическим током, а можно и разрушить.
– Мне всегда хотелось узнать, как это работает.
– В мозг вводится электрод или другой очень тонкий прибор по заранее сделанным расчетам. Эти расчеты у нас весьма совершенны, ими в нашем институте занимается мой давний ученик Андрей Дмитриевич Аничков, заведующий стереотаксической лабораторией. Я бы сказала, это наиболее щадящая нейрохирургия.
– Она помогает при эпилепсии и слепоте или вы можете и сумасшедшего вылечить?
– Сейчас в центре внимания у нас наркоманы. Стереотаксические операции делаются самым тяжелым пациентам с наркоманией. К наркомании у нас в клинике относятся как к психическому состоянию с определенными нарушениями в области детекции ошибок. Механизм, который помогает жить нормальному человеку, становится врагом для этих людей. Он становится детерминатором ошибок в их поведении. И его разрушают. Это не вызывает никаких нарушений в поведении или в мышлении. И люди, если никто их не сажает снова на иглу, если они избегают таких контактов, в шестидесяти процентах случаев просто выздоравливают. Количество выздоровевших при обычном лечении составляет семь-десять процентов.
Комментарии (0)