Павел Медведев

После успеха оскароносца Мура многие европейские и американские критики в один голос говорят о том, что документальное кино становится мэйнстримом. В России эта тенденция не так заметна, но не исключено, что благодаря таким персонам, как Павел Медведев, продукция российских документалистов начнет пользоваться спросом. Приз ФИПРЕССИ в Амстердаме за картину «Самый лучший день» и только что полученный приз в Карловых Варах за картину «Свадьба тишины» – таков фестивальный урожай Медведева. А его первый фильм «Отпуск в ноябре» получил призы на международных конкурсах в Бразилии, Португалии, Германии и Иране.

– Ваш путь в документалистику пролегал через телевидение.

– Я окончил Институт культуры, потом поступил на Высшие курсы телевизионной режиссуры. Тогда это была первая попытка создать альтернативную телевизионную школу. Проработал восемь лет на телевидении. В 2000 году у меня случился творческий кризис, когда я осознал, что больше в таком состоянии работать не могу, что этот телевизионный конвейер меня с ума сведет. Ты выкладываешься на сто процентов, эфир проходит, и все забывается. Я целый год после этого не работал. Пока не понял, что надо возвращаться к тому, чему учился изначально.

– В документальном кино существует понятие конъюнктуры?

– Как и в любом другом искусстве. Это естественно, общество не может стоять на месте, культура тоже. Существует какое-то заимствование. Я заметил, что сейчас, после успеха американского режиссера Мура, у некоторых персонажей возникает ощущение, что надо снимать в таком же ключе. Что надо сделать и про Путина что-то такое. Хотя моя личная оценка, что это – добротное репортерское расследование. Но это не кино. Есть телевизионные фестивали, ради бога, ребята, выставляйтесь там. Но кино – иная структура.

– Чем отличается добротный репортаж от документального фильма?

– Все начинается с простой истории – как сделан материал. Даже из журналистского события, факта можно сделать неторопливое и вместе с тем серьезное по драматургии повествование. Посыл к моему первому фильму «Отпуск в ноябре» появился, когда я работал на телевидении. Одна съемочная группа была на Севере, привезла оттуда материал, где я увидел, как шахтеры разделывают оленей. Прошло несколько лет, и я стал думать на эту тему, сопоставлять некоторые вещи. Съездил туда несколько раз. Выяснил, что эти шахтеры вынуждены во время отпуска выходить на охоту и убивать оленей, зарабатывая себе на жизнь таким образом. В итоге из не замеченного журналистом факта сложился документальный фильм.

– Как родилась идея фильма «Свадьбы тишины»?

– Меня заинтересовала свадьба неслышащих людей, и вся картина должна была строиться вокруг нее. Я как-то присутствовал на такой свадьбе. Меня потрясла среда, потрясли люди, эмоции, которые они переживали. А потом, когда я погрузился в их мир, появились другие ориентиры, которые стали менять маршрут самого повествования. И когда совершенно неожиданно я узнал, что неслышащие участвуют в строительстве колокола на Балтийском заводе, то подумал, что это какое-то сумасшествие. Глухие строят колокол, но никогда не услышат его звука, который является проводником для всех православных с точки зрения религии.

– Картина длится двадцать восемь минут. Сколько времени заняло ее производство?

– Съемки продолжались девять месяцев.

– Почему так долго?

– Во-первых, колокол отливали почти год. Во-вторых, браки среди глухих – довольно редкое явление. И потом, мне нужно было найти для съемок мальчика из этой среды, что было непросто.

– Какое ощущение осталось у вас после общения с вашими героями?

– Эти люди меня приняли. Они просто трогают твою руку, выясняют, есть у тебя злые мысли или нет. Для того чтобы это понять, совсем не обязательно знать язык жестов, это можно почувствовать через прикосновение.

– Вас как кинематографиста что больше всего беспокоит?

– Всегда есть ощущение, что ты не успеешь снять еще несколько интересных тем, которые тебя волнуют, к которым ты пришел постепенно, которые тебя потрясли. Есть боязнь, что ты не успеешь этого сделать. Или это будет сделано кем-то другим. Это ощущение особенно мешает мне в те моменты, когда я ничего не делаю, когда я закончил картину. От нее отходишь полгода, потому что во время съемок тебе уже ни до чего.

– Давно хотел выяснить, что испытывает режиссер-документалист, когда смотрит игровой фильм, какой-нибудь блокбастер.

– Накал страстей в игровом кино гораздо больше, чем в документальном. Но меня настораживает та искренность, с которой актеры что-то изображают. Получается почти документальный вариант. А потом выясняется, что это была игра. Особенно остро это ощущается во время всевозможных церемоний, где актеры получают приз за лучшую роль. И показывают кусок картины, при просмотре которого у тебя сердце просто разрывается от ужаса. И ты понимаешь: Боже, какая гениальная фальшь. Это же надо так красиво обманывать!