Имидж сексапильной оперной дивы в прошлом. Теперь Анна — женщина семейная и в этом сезоне впервые выступила в Петербурге вместе со своим спутником жизни, баритоном Эрвином Шроттом. Сначала был концерт в Театре Консерватории, затем — премьера «Любовного напитка» в Мариинке.
Мюнхен. 14 мая. Три часа дня. У входа в один из лучших отелей города, Vier Jahreszeiten Kempinski, редактор Котов поджидает оперную звезду Анну Нетребко. Накануне вечером она позвонила ему: «Здравствуйте, это Анна. Вы хотели со мной поговорить?» Этот звонок — итог трехмесячных переговоров с агентом певицы. Сначала она была занята в Вене репетициями оперы «Анна Болейн», затем назначила интервью в Париже, но в итоге перенесла встречу в Мюнхен. По Максимилианштрассе, самой фешенебельной улице баварской столицы, к отелю подъезжают «Порше» и «Мазерати», из которых вальяжно выходят седовласые, но подтянутые постояльцы с такими же морщинистыми, как они сами, женами. Обстановка до невозможности чинная. И тут редактор Котов боковым зрением замечает, как ко входу стрелой несется молодая брюнетка в темных очках с чемоданом на колесиках. Национальной героине немецкого и австрийского народов удается проскочить незамеченной прямо в королевский сьют «Людвиг», мимо лобби, заполненного завсегдатаями оперного театра, — он расположен буквально за углом от отеля. Знакомясь с фотографом Кушелевичем и визажистом Якубенок, Анна едва успевает радостно крикнуть: «Так тут все русские, ура!», — как из глубины анфилады появляется ассистент фотографа, веселая немка Сандра. Но и с ней певица быстро находит общий — английский — язык. Стилист начинает красить певицу, а редактор Котов заводит с ней разговор.
Именно вам мы обязаны тем, что в Мариинский театр в начале года была перенесена та же постановка «Любовного напитка» Доницетти, что идет в Париже и Лондоне. Чем она вам так приглянулась?
Своей естественностью. Характеры простые, наивные и этим симпатичные. В спектакле очень много движения и вместе с тем пения. От него веет юностью, а ведь «Любовный напиток» именно про это. Сейчас в Мюнхене я пою в этой же опере, и постановка мне очень нравится — здесь тоже много беготни по сцене. Правда, у нас был всего один день репетиций, поэтому и для меня, и для моего партнера Мэттью каждая новая мизансцена была приятным сюрпризом. (Смеется.)
Легко приспосабливаетесь к новым партнерам?
Да. Но бывает и так, что твой коллега срывает две финальные верхние ноты, которые нужно держать вместе. И в этом случае дружба не работает: ты не можешь сорвать ноту вместе с ним.
Недавняя премьера «Анны Болейн» того же Доницетти в Вене — главное событие сезона для вас?
Да, это было серьезно! В те дни в Австрии не было, кажется, ни одного журнала или газеты, где на первой полосе не красовалась бы моя фотография. У них это огромное событие в жизни страны — новая постановка оперы. Это такая драматичная партия, что ко мне лучше было не подходить еще до спектакля, я просто громы и молнии метала. Но там характер такой — сам себя не накрутишь, ничего и не получится. К концу я была выжата как лимон.
Что помогает прийти в себя в таких случаях?
Надо есть сразу после спектакля — иду в ресторан с Эрвином или с друзьями. Два-три бокала вина, вкусная еда — и спать. В Вене я часто готовлю, и хорошо готовлю, а Эрвин еще лучше. У нас очень большая кухня. Пришли бы вы к нам домой — вот где атмосфера: настоящая латиноамериканская семья, бардак, вечно много гостей. Весело, здорово, просто! Музыка, самба!
Сейчас ваш дом Вена?
У меня квартиры также в Петербурге и Нью-Йорке, но как дом я уже воспринимаю именно Вену. У меня ведь теперь есть семья.
А как вы познакомились с Эрвином Шроттом?
На сцене — пели вместе «Дон Жуана» в Ковент-Гарден. Он мне сразу очень-очень понравился, от него шла такая энергия, ух! Потом мы с ним встретились в Японии и еще больше друг другу приглянулись, но все равно ничего такого серьезного не было. И только через год, снова в Лондоне, он подошел ко мне после спектакля и сказал: «Так, приглашаю тебя на ужин. Я готовлю, но ты режешь лук и чеснок. И, пожалуйста, не надевай сексуальных одежд». Я нарядилась в широченный свитер моего папы — не помогло. (Смеется.) С тех пор мы с ним вместе, уже четыре года. Он сразу стал говорить, что хочет семью, детей, и мы с ним на этом сошлись: мне к этому времени надоело быть вечно одной, переезжая из гостиницы в гостиницу. Возник страх перед образом эдакой стареющей одинокой оперной дивы в бриллиантах и с маленькой собачкой. Ненавижу маленьких собачек! При этом мы очень разные. У меня, например, куча приятелей, а Эрвин разборчив в выборе друзей, замкнут. У него в жилах явно течет индейская кровь, а у меня вообще все вперемешку: русские, украинские, цыганские предки.
Общаетесь с его родителями?
По «Скайпу», в Уругвай мне все никак не долететь. Сидим дома, ужинаем, а они у себя — завтракают. Правда, его родители не говорят ни на каком языке, кроме испанского, а я его не знаю. Но ничего, как-то общаемся. Надеюсь, скоро они к нам приедут погостить.
Ваш отец живет в Краснодаре, сестра — в Дании. Часто их видите?
Да, только неделю назад была у папы. Он никуда не собирается переезжать из Краснодара, такой патриот! А сестра вышла замуж за датчанина. Недавно они все были у меня на премьере «Анны Болейн», высидели эту сложную оперу. Я папу сразу предупредила: «Ты только не переживай, но в конце мне отрубят голову». Всем очень понравилось, особенно моей семнадцатилетней племяннице.
Анна готова к съемке и осматривает номер, протянувшийся анфиладой вдоль всего здания. Сразу дает понять: пафосные позы не для нее, ей хочется чего-то хулиганского. И певица, откусывая яблоко, взбирается на стол, который помнит с позапрошлого века короля Людвига.
Собираетесь учить сына музыке?
Только если сам захочет. Ни к чему его принуждать не буду. Музыку он вроде бы любит: когда мы гуляем, бросается ко всем уличным музыкантам, и на репетициях в театре ему все интересно, сразу лезет туда, куда нельзя.
Говорит по-русски?
Он еще почти не разговаривает, в сентябре будет три годика. Разве что «Заяц, ну, погоди!» может сказать. Конечно же, он будет говорить по-английски, это язык, на котором мы общаемся с Эрвином. И по-немецки — он же будет учиться, скорее всего, в Вене. Еще рано, но мы уже нашли хорошую школу. Но я себе не прощу, если мой ребенок не будет говорить по-русски.
А почему так назвали — Тьяго Аура?
Хотели необычное испанское имя. Кстати, мы его и по-русски зовем: Тиша. Он действительно Тихон, очень спокойный.
Повезло!
Воспитали!
Второго заводить не собираетесь?
Пока не знаю. С одной стороны, фабрика хорошая (смеется), а с другой – это тяжело. Я с Тьяго практически все время одна, Эрвин ведь очень много работает, так же как я. Мы стараемся быть вместе, но это не всегда возможно. Недавно почти месяц не виделись, но завтра он прилетает в Мюнхен из Парижа на несколько дней.
Съемка окончена, мы выходим из отеля и отправляемся в кафе «Бреннерс» во дворе оперного театра, где Анна встречает своего менеджера Майкла и партнера по «Любовному напитку» Мэттью Поленцани. Кубанский темперамент проявляется сразу: старых знакомых она приветствует так радостно, как будто видела их полгода назад, а не накануне вечером.
В 1988-м, когда вы приехали в Ленинград — Петербург, кем хотели быть?
Как все, мечтала о кино, но быстро поняла, что туда не попасть без блата и спанья с режиссерами. А я была воспитана совершенно пуритански, не делала никаких глупостей. Да что там говорить, первый бойфренд появился у меня в возрасте двадцати двух лет. Так вот, когда мне было восемнадцать, возникла возможность сняться в кино у очень известного режиссера. Каков же был мой ужас, когда после проб на «Мосфильме» этот маленький толстый старый человек приехал ко мне и сел на кровать. Меня аж всю затрясло: «Я здесь, чтобы делом заниматься, а не ерундой». А больше всего поразило, что его ассистентка, интеллигентная женщина, сказала: «Ты чего из себя тут строишь? Вон видишь, девочки четырнадцатилетние с матерями приехали? Так они на все готовы». И я ответила: «Знаете что! Спасибо, я буду оперной певицей». Этот шок помню до сих пор, и страсть к кино пропала у меня навсегда. Никогда себе не изменяла, поэтому я счастливый человек.
В детстве вы пели в хоре «Кубанская пионерия», мечтали об оперетте. А как вышло, что полюбили оперу?
Ну, оперетту я до сих пор люблю и с удовольствием спела бы, например, Сильву. Что касается оперы — все благодаря Петербургу, сам город образовывал. В Краснодаре-то откуда? Оперы там нет, по телевизору показывали иногда: какие-то люди уныло поют. А живой спектакль — это же совсем другое дело, даже если он старомодный.
Помните свой первый поход в оперу?
Помню, слушала в Кировском театре сейчас уже позабытую оперу Юрия Шапорина «Декабристы». И началось! Запомнился «Отелло» с Владимиром Галузиным — он был совсем молодым певцом, но уже тогда потрясающим. Так гениально играл и пел, что, когда занавес опустился, пораженные зрители еще несколько секунд не могли вздохнуть. И тогда я подумала: «О! Вот это жизнь!» В 1994 году я только пришла в Мариинский театр, должна была петь Барбарину в «Свадьбе Фигаро», когда заболела и не появилась на репетиции исполнительница главной партии. Режиссер предложил мне пройти роль вместо нее, я все сделала без ошибки, и он сказал: «Будешь Сюзанной». Вот он, случай в жизни!
Когда вы разучиваете новую партию, слушаете записи Каллас или Сазерленд?
Да, прежде всего покупаю диски певиц, наиболее известных исполнением этой оперы. Выбираю из них ту, которая мне больше всего нравится, — чаще всего это как раз Каллас — и слушаю уже только ее. А вот когда партия разучена, перестаю ставить записи, чтобы никого не копировать. Опера меняется, как и все вокруг. Теперь певцы должны уметь и играть, и танцевать, и неплохо выглядеть. О голосе уже молчу. На мой взгляд, уровень исполнения сейчас намного выше, чем тридцать лет назад. Профессионалов стало гораздо больше, а вот индивидуальностей — меньше. У исполнителей прежних поколений каждый голос оригинален, а многих нынешних артистов ты сегодня слышишь, а завтра не можешь вспомнить имя. Зато во всем мире увеличивается число людей, разбирающихся в опере. Возьмем Японию, куда я скору лечу, — у них просто жажда классической музыки, они учатся, растут на глазах. Там после любого спектакля все солисты выходят и садятся за столики, к которым стоит очередь человек в пятьсот. И тебе нужно с каждым поздороваться, улыбнуться, дать автограф, это продолжение работы. В Японии у меня много поклонников, которые могут поехать в Европу на пару дней ради одного спектакля. Вы себе представляете? Оттуда же лететь бесконечно долго!
В Японии или Америке вас можно услышать, наверное, чаще, чем в России.
А я уже боюсь приезжать в Москву или Петербург, потому что благодаря организаторам, кто бы они ни были, это всякий раз превращается в какой-то цирк. Цены на билеты взвинчиваются до небес — это, кстати, не моя вина, — вешаются жуткие афиши, и все подается как событие года. Но, например, во время нашего декабрьского концерта в Консерватории оркестр играл настолько фальшиво, что я не могла поверить своим ушам: как это может быть в Петербурге! Уровень западных постановок отличается от российского, очень хочется показать и в Петербурге такое качество спектакля, какое может быть в Нью-Йорке или в Вене, когда все идеально отрепетировано и ты выжимаешь из себя все соки.
Разговор, коснувшись цен на билеты, плавно переходит на гонорары. Анна признается, что даже высшие ставки в оперных театрах — это отнюдь не миллионы. Более солидные доходы приносят концерты под открытым небом на десятки тысяч зрителей, которые так любят в Германии и Австрии. Не отказывается она и от серьезных рекламных контрактов. Мы с трудом представляем себе, какого уровня достигла «нетребкомания» в Европе. При этом о своей благотворительной деятельности Анна распространяться не любит, хотя от ее агента мы узнали о помощи, которую она оказывает и ЦНИИ Детской ортопедии и хирургии имени Турнера, и благотворительному фонду «Рериховское наследие», и австрийскому проекту SOS — Kinder Dorfen. Но вот петь для русских олигархов на закрытых вечеринках она не спешит.
А почему отказываетесь?
У меня нет времени, все распланировано на несколько лет вперед. И каждый раз, когда я отказываюсь, предлагаемый гонорар увеличивается — они думают, видимо, что я торгуюсь. Но не могу же я отменить спектакль в «Метрополитен».
Спев прошлым летом в дуэте с Филиппом Киркоровым в Юрмале, а затем сняв с ним вместе клип на ту же композицию «Голос», вы отметились в модном жанре кроссовер. Намерены продолжать?
Сама идея была веселая, но дальше работать в этом направлении мне что-то не хочется. Даже с западными поп-звездами, которых я люблю слушать. Они же поют под фонограмму, а я этого не умею. Мне интересно выступать живьем, в театре, под оркестр и без микрофона.
Как вышло, что вы стали гражданкой Австрии?
Менеджер подал от моего имени запрос, чтобы мне можно было гастролировать без виз, а спустя год говорит: «Вот паспорт». Я ответила: «Ладно, пусть будет». От российского гражданства, конечно, не отказалась. Хотя Вена является для меня основным городом, это не значит, что я там часто пою. В следующий раз — только через два года в «Онегине».
Вы ведь никогда не пели Татьяну. А теперь изменился голос и это стало возможно?
Да, всегда интересно пробовать что-то новое. А голос действительно изменился — за последние три года на пятнадцать сантиметров увеличился объем груди, это потому, что больше всего на свете я люблю поесть. (Смеется.) И худеть, как, впрочем, и полнеть, не собираюсь, мне очень нравится моя нынешняя внешность. Хотя сначала переживала: какой кошмар, стала на два размера больше, что же делать? Все платья пришлось отдать подружкам, а ведь жалко: у меня был внушительный гардероб. Но потом перестроила свои мозги и решила радоваться жизни. Я считаю, что хорошему оперному певцу нужно быть очень здоровым и крепким человеком, потому что пение — огромная физическая нагрузка. А если ты, боже упаси, садишься на диету, это оказывает очень сильное влияние на голос.
Немецкий хорошо знаете?
Никак не дается. (Вздыхает.) А еще вагнеровского «Лоэнгрина» петь собралась. Английский учить в свое время тоже было непросто. В конце 1990-х я была участницей молодежной программы Оперы Сан-Франциско. Быстро завела себе бойфрендаамериканца — эх, молодая была — и выучила язык на слух. И сейчас мне уже легче давать интервью по-английски, чем по-русски, слова как-то правильнее в предложения складываются.
Завтра у вас спектакль. Как будете готовиться?
Ничего особенного: погуляю с Тьяго, потом ланч, могу поспать немного — и на работу. Не пью алкоголь в день спектакля, не плаваю в бассейне, не хожу в сауну — все это влияет на голос. И загорать по большому счету нельзя, а ведь иногда так хочется лета, уже два года не была на море! Каждое лето фестиваль в Зальцбурге, а это дождь и колотун.
Чем займетесь в ближайшие месяцы?
После Японии буду очень много петь в Нью-Йорке. Там уже сейчас по всему городу моя физиономия висит. Тоже «Анна Болейн», но постановка совсем другая, чем в Вене. Они раздули из этого целую историю: кинозвезды на премьере, красные ковровые дорожки, съемка для телевидения. Хорошо, что я ее уже спела. (Смеется.)
Коллег слушаете?
Да, конечно. Для меня не проблема перенести успех другого сопрано, и я хожу в театр очень часто.
Как будто в подтверждение своих слов, Анна прощается и вместе с неожиданно возникшими в кафе знакомыми отправляется слушать «Богему» с участием Хиблы Герзмавы.
Фото: Митя Кушелевич . Стиль: Катя Слива , Андрей Ярден. Визаж: Яна Якубенок.
На Анне: Платье Larissa Pogoretskaya, платье Louis Vuitton. Благодарим за помощь в организации поездки в мюнхен авиакомпанию «Россия» (www.Rossiya-airlines.Com) Благодарим гранд-отель Vier Jahreszeiten Kempinski Munich за помощь в организации фотосъемки и предоставленный для съемки люкс «Людвиг» (www.Kempinski.Com)
Комментарии (0)