«Красный факел» покажет американский «Поцелуй»

Как вы познакомились с этим произведением?
Я тесно сотрудничаю с Woolly Mammoth — это второй по значимости театр Вашингтона, который выбирает для постановки самые яркие современные пьесы, американские и не только. Пьеса «Поцелуй» известного южноамериканского драматурга Гильермо Кальдерона как раз из серии «и не только». Он ее написал и лично поставил в 2014 году в Дюссельдорфе. Материал очень интересный и даже отчасти революционный: автор жонглирует разными жанрами — за полтора часа зритель увидит по сути три спектакля. Притом, это один текст, одна история, но она меняется кардинальным образом.

Пьесу «Поцелуй» вы уже ставили в Америке. Почему решили повторить ее в России?
Это не копия, а совершенно другой спектакль, хотя, естественно, общие моменты есть. Эта пьеса о том, как знание или незнание контекста меняет наше восприятие и отношение к чему-либо. И именно поэтому спектакль не мог получиться таким же, как в США, ведь стартовые контексты у нас с американцами разные. А поскольку речь идет о событиях, происходящих в Сирии, то было важно еще и понимание Ближнего Востока, и отношение к войне, и они у нас с ними тоже абсолютно разные. Отличие этих двух постановок — не в языке, а в разной культурной среде.

Эта пьеса о войне или о любви?
О том, как человек может противостоять войне. И как с этим ужасом вокруг себя бороться, и что мы можем ему противопоставить, в том числе как художники. Для Гильермо это серьезная тема и больной вопрос: значит ли что-нибудь искусство, когда идет война?
Герои, дойдя в определенный момент до точки смерти, пытаются ее преодолеть. А что умеют актеры? Играть. И они продолжают придумывать пьесу, буквально противопоставляя ее бомбардировке. Так же как музыканты на тонущем «Титанике» берут в руки скрипки. И я думаю, в этом жесте больше жизни, чем во всех других попытках выжить в этой ситуации. Несмотря на то, что в какой-то момент действие становится депрессивным, в конце оно все-таки выходит в переживание, которое мне кажется очень позитивным, витальным, жизненным. По крайней мере персонажам пьесы с войной справиться удается.
Для зрителя эта пьеса тоже испытание. Все обучение режиссерскому и драматическому мастерству начинается с того, что вы узнаете правила и в дальнейшем их не меняете. Но поскольку мы сейчас находимся не просто в постмодерне, а в постпостмодерне, мы можем жонглировать разными «кубиками». Во всех остальных видах искусства это делается давно, но театр всегда опаздывает за современным искусством. Поэтому в нашем спектакле есть некое сознательное нарушение: «Построил правила, а теперь измени. А теперь измени еще раз». И профессионально это очень интересно и сложно, конечно.

Где вам было легче работать над этой пьесой — в России или в США?
Конечно, в Новосибирске. Во-первых, потому что я — русский человек, а, значит, у нас с артистами общий контекст. Во-вторых, у нас общий язык. Разговор на репетиции происходит не продуманными формулировками, а, скорее, намеками, шутками, которые, в итоге, лучше работают на достижение результата. Шутить на неродном языке намного сложнее. В-третьих, сегодняшняя труппа «Красного факела» находится на безумном подъеме. Здесь, конечно, чувствуется огромное влияние Тимофея Кулябина и на воспитание артистов, и на их отчаянность – они могут долго не останавливаться и далеко зайти. В США был интересный и успешный спектакль, врать не буду, но эта постановка для меня дороже и ближе, да и сам процесс был очень глубокий, братский, человеческий.

В России и в США декорации к спектаклю разные?
Есть общий элемент — центральный диван и экран-ковер, все остальное — другое. Это опять же к вопросу о контексте.

Вы предпочитаете ставить современные пьесы. Почему?
Выбирая классику, ты работаешь не только с самой пьесой, но и с историей ее постановок, мифом в голове зрителя, и это очень увлекательно. Хороших современных пьес мало, но когда находишь материал, который требует постановки, то возникает ощущение более дальнего прорыва, потому что ты делаешь нечто большее, чем демонстрируешь свежий взгляд на уже известную вещь. И потенциал у этого выше: ты можешь не только сказать новое на уровне эстетики, но и внести новый текст в театральный обиход. Возможно, на один раз, а может, и больше. Например, пьеса «Поцелуй» пошла по миру — есть спектакли в Канаде, в Америке, теперь и в России.

Иногда спектакли заставляют задуматься, пересмотреть свои взгляды. Чему вас научила эта пьеса?
Я думаю, что процесс любого творчества — это, в первую очередь, процесс самопознания. Ты пытаешься понять жизнь, самого себя, и неважно, делаешь ты поделку или кино снимаешь. Меня работа над этим спектаклем заставляет задуматься о том, что такое правда. Сегодня много разговоров о том, что мы живем в эпоху «постправды». Это слово употребляется скорее как политологический термин, где правда — это то, что нам говорят СМИ, то есть навязанная. Чему можно верить, а чему нет? Где кончается пропаганда, а где начинается честный журналистский репортаж? Тем более сейчас, когда мир вновь «раскалывается» на множество частей, и про одно и то же событие люди говорят прямо противоположное. И как человеку жить в обществе, где никому нельзя верить, а необходимо постоянно создавать свое личное представление о том, что есть правда? Это очень актуальная тема. В чем Гильермо молодец? Он не утверждает, что возможно прийти к одной абсолютной и непререкаемой правде. Герои его пьесы верят сначала в одно, потом в другое. А где дно? Его нет, ищи не ищи.

«Красный факел», 28 февраля, 2 марта, 26 марта