Журналист Адель Хаиров продолжает свой обход старинных особняков и приметных зданий Казани. Сегодня на его пути – дом Шамиля.
Несколько правдивых историй из жизни дома Шамиля
Особняк этот находится в глубине Старо-татарской слободы на улице Тукаевской (бывшая Екатерининская), что пересекает Юнусовскую площадь. В окружении низкорослых домов татарского купечества и минарета Голубой мечети смотрится необычно – замком тевтонского рыцаря. Как он здесь оказался?
Наполеон Кавказа
Когда князь Барятинский пленил имама Шамиля, тот вложил свой кинжал в ножны и в знак смирения протянул русскому генералу. После чего началась «вторая жизнь» легендарного защитника Кавказа. Царь возвел почетного пленника в генеральский чин и дал распоряжение «со всем скарбом, женами, детьми и слугами предоставить кров в одном из городов Российской империи». Первой в списке стояла наша Казань. Город на Волге, по всей видимости, был предложен не просто так, а с учетом, что здесь проживают магометане.
Шамиль, после своего поражения, находился в прострации. Ему, в общем-то, было все равно. Он, склонив голову в черной папахе, на которую ушло полбарана, стонал: «И-и, шайтан!», что означало: «Враги сожгли мой кишлак, угнали гарем и отару, куда я пойду теперь такой бедный, такой несчастный?»). И вот повезли имама в «золотой клетке» в Санкт-Петербург к Александру II – показать царю поверженного «Наполеона Кавказа», как того называли при дворе. По дороге заехали в Казань. Была слякотная осень. Серая тоска. Специально для Шамиля в 1860 году был отстроен большой дом в псевдоготическом стиле. Он провел здесь всего одну ночь, но сильно простыл. Холодный замок с каминами, которые грели только пятки, ему не понравился. Но от подарка не отказался. Наутро во дворе зарезали барана и развели костер. Шамиль отправился помолиться в ближайшую мечеть Марджани, от визита к губернатору и осмотра города вежливо отказался, сославшись на недомогание, затем отобедав, с сыном Гази-Магометом, верным слугой Мустафой, в кибитке обитой шелком, отправился далее – в северную столицу. Его сопровождали гвардейцы с бурках и папахах, а многочисленная свита осталась дожидаться в Казани. Но сюда он более не вернулся.
Странный проект
Архитекторы Генрих Руш и Федор Амлонг, получив правительственный заказ построить для имама Шамиля «городскую усадьбу со всеми дворовыми службами», почему-то решили обратиться к готике. Ну, ладно Генриху это простительно, но вот Федор о чем думал? Хотя казанский архитектор Марсель Ширгазин считает, что в этом проекте заключалась далеко идущая мысль – «интегрировать горца в европейскую среду». Не думаю, что тот это оценил. Все в этом замке ему показалось чуждым. Он так и не присел в вольтеровское кресло с гнутыми ножками, проведя ночь «по-турецки» на ковре у камина. После отъезда Шамиля дом перестроили, добавили несколько балконов по бокам и мансарду с зимним садом. Ввели «восточный мотив» – во дворике в летнее время теперь плакал фонтан – точная копия Бахчисарайского. Имам обосновался в Санкт-Петербурге, а замок подарил на свадьбу своему 45-летнему сыну Мухамет-Шафи, который в 1884 году женился на 18-летней дочери казанского купца Апакова Биби.
Воспитанница французского пансиона мадам Жильбер именно так желала, чтобы ее называли окружающие. Но супруг обращался к ней уважительно – Бибиумугульсуммарьямгалиябану, таково полное ее имя. Так он ей и кричал из сада: «Бибиумугульсуммарьямгалиябану, киль мунда!», то есть «дуй сюда». Биби выходила, и он с гордостью демонстрировал ей большой желтый огурец, собственноручно выращенный. Тогда ели только старые пожелтевшие огурцы, а зеленые считали недозрелыми.
Высокие чувства
Воспитание, полученное высоко в горах, не позволяло Мухамет-Шафи просто так подойти и приласкать мать троих детей (в 1886 году они уже ждали четвертого). Но раз в полгода он посылал ей в ее спальню с верным слугой-горцем серебряную шкатулку со своим семенем. Так, даже ни разу не притронувшись к супруге, Мухамет-Шафи стал отцом большого семейства. Вот, какая она бывает высокая любовь!
Законодательница мод
Биби Апакова чаще говорила по-французски, чем по-татарски. Даже для прислуги был нанят учитель-француз. Если на ней появлялась новая соломенная шляпка из парижского каталога, то можно было быть уверенным, что таковая имелась в единственном экземпляре не только в Казани, но и во всей губернии. На дом Шамиля равнялись. Вскоре казанцы его уже называли «дом госпожи Шамиль», подзабыв об имаме. Любящий муж, оставаясь в тени, по-прежнему посылал ей серебряную шкатулку, а взамен получал счета из магазинов с длинными ноликами.
Известные в городе татарские купеческие фамилии – Апанаевы, Юнусовы, Юсуповы, Алафузовы – жили с постоянной оглядкой на Апаковых. Стоило Биби выписать себе из Берлина «эгоистку» (так назывался одноместный экипаж), как тут же подобными колясками обзаводились многие богатые татары. Покрой платьев, фасоны шляп, стиль мебели, сервировка стола, и даже меню – все копировалось. И быть приглашенным на обед к Апаковым почиталось за честь.
Лошади за столом
Мухамет-Шафи постепенно привык к местному климату и традициям. К холоду, пробирающему до костей, к пушистым снегам, заметающим город по самые крыши. К странным татарам, ругающим почем зря русскую столицу, а вместе с ней и Европу, и вместе с этим слепо и восхищенно перенимающим все, что идет оттуда. По пятницам они молятся в мечети, а в остальные дни идут в чайные, где им наливают из самовара коньяк. Рюмки они не признают, пьют только из пиал. Сигар не курят, заказывают кальян, чтобы дым шайтана очищался водой с лепестками роз. Танец живота – это большой грех, поэтому смотрят его ночью, когда Всевышний спит.
В небольшой конюшне он держал трех аргамаков из родного аула Гуниб. Конюх видел, как он с ними разговаривал. Как-то летом, их выпустили попастись во двор, чтобы показать гостям из окна на лоснящихся «гуталином» дагестанцев. Приглашенные повосхищались, потом пошли осматривать маленькую обсерваторию, устроенную в северной башне дома, а в это время кони вошли в переднюю, поднялись по мраморной лестнице в зал – и стали лакомиться фруктами и десертами, лакать из чаш вино.
Надо признать, что кони кушали аккуратно, это вошедшие в зал гости своими криками их перепугали. Вот они и понесли! Но Мухамет-Шафи любимчиков своих простил. Они же его земляки.
Кстати, сценарист музыкальной комедии «Веселые ребята» Николай Эрдман, побывав в Казани проездом в 1930 году, услышал эту историю, и она ему так понравилась, что он включил ее в сценарий будущего фильма.
Больной гость
В доме Шамиля, где ныне размещается музей Габдуллы Тукая, сам поэт ни разу не был. Не пустили. Лишь однажды, когда хозяйка устроила в саду вечер для своих гостей с чтением стихов и исполнением романсов, поэт оказался в числе приглашенных. К поэтам и артистам тогда относились хуже, чем к лошадям. Наливали спитой чай, приносили черствый калач с прогорклым маслом. Вот и все угощение. Но хозяйке Тукай запомнился, правда, не стихами, а своей худобой и кашлем. Она боялась заразиться чахоткой и отгородилась от него канделябром. Знала бы, что через сто лет, тот станет в ее доме полноправным хозяином, то может и ручку поцеловала бы. Посмертная гипсовая маска поэта теперь висит как раз в бывшей спальне хозяйки дома. Тукаю угощение понравилось. И хозяйка тоже. Произнося тост, он сказал, что почувствовал себя рядом с ней и этим чудным фонтаном настоящим Пушкиным. Он тут же сочинил экспромт, накапав его воском на тарелке:
Луноликая и щекастая
Красотой ты меня не губи
Лучше водки налей мне, Биби…
Это сейчас за «луноликую» и «щекастую» можно получить, а тогда такие слова мечтала услышать каждая женщина.
Бедный, бедный Тукай
Он был романтиком, к тому же рано умер, поэтому советские скульпторы и художники любили изображать Тукая похожим на Лермонтова в приталенном сюртуке. Также именовали поэта и «Татарским Пушкиным». В детстве близкие, видя тягу к бумаге и перу, называли мальчика Апушем - от сокращенного А. Пушкин.
Созданный еще при советской власти миф о том, что Тукай бедствовал, не соответствует действительности. Да, миллионером он, как его друг – поэт-золотопромышленник Дэрдменд не был, но Тукая много печатали, издатели платили щедро – по 80 копеек серебром за одну только стихотворную строку, в то время как остальным, даже и маститым – по десять. Сюда добавим богатых друзей и поклонников. Так что, поэт имел возможность подолгу жить в хороших гостиницах с полным пансионом и лечиться от чахотки в дорогой больнице Клячкина. По завещанию он оставил 500 рублей золотом на стипендии лучшим шакирдам Казани. Но главное его «золото» – это, конечно же, стихи…
Когда ж за мной придет в час смертный Азраил,
Я вспомню, что еще я голос сохранил.
Спою: «Уходим мы – вы ж остаетесь тут»,
Не допою романс – меня уже несут!
Коммуналка в замке
Комментарии (0)