• Город
  • Портреты
  • News
Портреты

Михаил Мессерер: «Я перфекционист!»

Главный балетмейстер Михайловского театра работал в труппах Ролана Пети и Нинетт де Валуа, Мориса Бежара и Матса Эка, является приглашенным педагогом в Ла Скала, нью- йоркском ABT и Венской опере. В сентябре он открывает 183-й театральный сезон премьерой балета «Корсар».

Вы получили имя в честь деда, который был зубным врачом, но стал основателем театральной династии?

Да, это так. Он был образованным человеком, говорил на восьми европейских языках, не знал лишь английского, а в возрасте семидесяти пяти лет решил прочитать Шекспира в подлиннике, пошел на курсы и выучил английский. Дед увлекался театром, водил на спектакли своих восьмерых детей, которые потом в лицах разыгрывали увиденное. Его старший сын, мой дядя Азарий Азарин, стал актером и режиссером, работал со Станиславским и Немировичем-Данченко и возглавлял московский Театр имени Ермоловой. Старшая дочь, Рахиль, была звездой немого кино, но оставила карьеру, когда вышла замуж и родила троих детей Михаилу Плисецкому, советскому консулу на Шпицбергене, который был репрессирован и расстрелян. Елизавета Мессерер была талантливой комической актрисой. Асаф Мессерер — выдающийся танцовщик Большого театра, а впоследствии великий педагог. В возрасте шестнадцати лет, побывав на балете «Коппелия», он влюбился в этот жанр и, проучившись всего два года, поступил в Большой театр, тут же став его премьером. Балет выбрала и моя мама, Суламифь Мессерер, ставшая примой Большого театра, народной артисткой. Следом пришли в искусство мои кузены и кузины: всем известная Майя Плисецкая, выдающийся театральный художник Борис Мессерер, балетмейстеры Наум Азарин, Александр и Азарий Плисецкие. Мы с Азарием хоть и двоюродные братья, но я отношусь к нему как к родному. Он много лет работает репетитором в Балете Бежара в Лозанне, дает мастер-классы во многих других труппах.

Выбор профессии был для вас предопределен?

В хореографическое училище меня отдала мама. Это была престижная и хорошо оплачиваемая работа для мужчины: артисты балета могли, в отличие от простых смертных, ездить за границу, имели очень приличные деньги, им давали квартиры в центре Москвы. Я не был ни за, ни против поступления в балетную школу, но оказавшись в ней, понял, что это мое.

А почему мама дала вам свою фамилию?

Мой отец, Григорий Левитин, был известным артистом, у него был собственный цирковой аттракцион в парке культуры имени Горького, где он гонял по вертикальной стене на мотоциклах и автомобилях. Я носил его фамилию, но в училище и педагоги, и одноклассники упорно называли меня Мессерером — все знали, что я сын Суламифи Михайловны и племянник Асафа Мессерера. Когда я в шестнадцать лет получал паспорт, мама с папой решили записать меня как Мессерера.

Вы были танцовщиком Большого театра, но очень рано решили получить образование педагога. Почему?

Я перфекционист. Моя карьера складывалась успешно, но рядом находились два гиганта мужского танца — Николай Фадеечев и Владимир Васильев. Я не понимал, как другие артисты не видят своей ущербности по сравнению с ними. При этом я лет с пяти наблюдал, как дает уроки мама: меня не с кем было оставить дома, и она брала меня в класс Большого театра. Еще учась в балетной школе, я преподавал своим одноклассникам, когда не приходил заболевший педагог, и эти уроки ребята любили. Кстати, с тех пор моя задача именно в том, чтобы урок нравился артистам. Танцуя в Большом, а в качестве приглашенного солиста еще и в ленинградском Кировском театре, в Перми и Праге, я просто рвался быть педагогом — окончил ГИТИС и в тридцать лет получил специальность педагога-балетмейстера.

В 1980-м вы вместе с матерью оказались в Японии и уже не вернулись в СССР. Как вы пришли к такому решению?

Конечно, мы с мамой обсуждали это годами: несмотря на наличие всех материальных благ, хотелось быть хозяином самому себе, говорить то, что думаешь, ездить куда хочешь. Я приехал с труппой Большого театра в Нагою, а мама в это время преподавала в Токио — уже много лет ездила туда, помогая создавать театр балета. Она позвонила мне, сказала: «Приезжай, поговорим», — и я по ее интонации понял, о чем пойдет речь. Поздним вечером вышел из отеля с маленьким полиэтиленовым пакетиком в руках, внизу дежурил человек, работавший на КГБ, который спросил, куда я собрался на ночь глядя. Ответ пришел мне в голову мгновенно, я сказал, что иду сдавать пустые бутылки из-под молока, — наши артисты практиковали и такой вариант добычи валюты. Он не знал, что молока я не пью, и мой ответ его удовлетворил. В то время в Японии не было надписей на латинице и почти никто не говорил по-английски, на поезд в Токио я сел только потому, что немного знал японский: бывал ребенком в Токио вместе с мамой, общался с навещавшими ее в Москве японцами. Приехал к маме, всю ночь мы проговорили, а наутро пошли в посольство США. У мамы было приглашение преподавать в Нью-Йорке, в Американском балетном театре, мы решили воспользоваться этой возможностью и оба получили визы. Мы не просили политического убежища, как об этом писали в советской прессе. Мама преподавала по всему свету, прожила девяносто пять лет. Чемпионка СССР по плаванию в юности, она до последних дней жизни ежедневно посещала бассейн. Меня сразу пригласили профессором в Нью-Йоркскую консерваторию танца, затем я стал постоянным приглашенным педагогом в Лондонском королевском балете, давал уроки практически во всех ведущих балетных труппах мира. Тем временем началась перестройка, не стало Советского Союза, и друзья все настойчивее звали меня приехать в Москву. Поначалу это казалось невозможным, но в 1993 году российский консул принес мне визу прямо в Ковент-Гарден, и я решился. В Москве я щипал себя каждые десять минут, чтобы убедиться, не сплю ли, потому что прежде приезд в Россию мог только присниться мне в кошмаре. Тогда я познакомился с балериной Ольгой Сабадош, влюбился, женился, теперь у нас двое детей — дочке пятнадцать лет, сыну шесть. Дочь учится в Великобритании, а жена выступает в Ковент-Гардене.

С 2009 года вы работаете в Михайловском театре. Как вам удается существовать на две страны?

Это тяжело, но я стараюсь ездить в Лондон по крайней мере на два-три дня каждые две недели. Иногда семья приезжает ко мне в Петербург.

Предпочтя Петербург Лондону, вы руководствовались возможностью ставить здесь спектакли?

Прежде всего я педагог. Принимая должность главного балетмейстера, я ставил перед собой задачу поднять уровень труппы. Свои постановки рассматриваю и в этом ракурсе тоже: важно, чтобы они давали артистам возможность совершенствоваться, способствовали росту их профессионального мастерства. И конечно, при подготовке спектакля думаю о том, чтобы его можно было показывать не только в Петербурге, но и возить на зарубежные гастроли.
Много лет я давал мастер-классы для балета Мариинского театра. На одном из приемов в Петербурге познакомился с Владимиром Кехманом, который искал вариант «Лебединого озера» для постановки в Михайловском театре и попросил моего совета. Я сказал ему, что самое главное — не совершить ошибки и не взять ту же версию, что идет в Мариинке, театры должны отличаться. Предложил поставить одну из западных версий — Мэтью Боурна или Матса Эка. Но Владимир Абрамович считал, что классическая постановка на тот момент была важнее, и пригласил меня подготовить с труппой так называемую старомосковскую версию «Лебединого озера», а в процессе предложил стать главным балетмейстером. Как показала жизнь, Кехман принял верное решение: мы имели большой успех с этим балетом на гастролях в Великобритании, он стал первым спектаклем Михайловского театра, номинированным на «Золотую маску».

Сейчас вы репетируете «Корсар». В какой редакции он пойдет в театре?

Спектакль был поставлен в 1856 году в Париже Жозефом Мазилье, затем множество раз ставился в России, и наиболее известной является версия Мариуса Петипа, которая дошла до наших дней в нескольких редакциях других хореографов. Новую жизнь «Корсару» в 1973 году дал замечательный мастер Константин Михайлович Сергеев. Его элегантный спектакль, к сожалению, долгие годы нельзя было увидеть в Петербурге: в Мариинском театре сейчас идет версия Петра Гусева, созданная им в 1950-е — кстати, для МАЛЕГОТа, то есть нынешнего Михайловского. А мы выбрали именно редакцию Петипа — Сергеева. Но я не считаю необходимым делать абсолютно точную копию этого спектакля. Жизнь меняется, для того чтобы балет смотрелся интересно, нужно поставить себя на место авторов-постановщиков и представить, что бы они придумали сегодня. Если балетный спектакль не обновляется, он умирает. Петипа поставил по-новому «Жизель», а Вахтанг Чабукиани и Владимир Пономарев отредактировали «Баядерку», в результате оба балета живы. Тот же «Корсар» существует до сих пор потому, что переделывался разными хореографами. Именно по этой причине мы решили не восстанавливать «историческую» сценографию и облегчить визуальный ряд — у нас будут легкие костюмы и минималистские декорации.

Обилие редакций характерно для многих классических балетов, но такого количества фамилий композиторов нет на афише ни одного другого.

Да, по мере того как все новые хореографы добавляли в балет все новые вставные номера, рос и список композиторов-«соавторов». В него попали Адан, Делиб, Дриго, Пуни и еще несколько менее известных. На нашей афише будут перечислены все имена.

Михаил Мессерер был приглашенным педагогом-балетмейстером в Американском балетном театре, Парижской опере, Балете Бежара, Балете Монте-Карло, Венской оперe, миланской Ла Скала, Римской опере, неаполитанском Сан-Карло, театре Арена ди Верона, в балетных труппах Берлина, Мюнхена, Штутгарта, Лейпцига, Дюссельдорфа, Токио, Стокгольма, Копенгагена и других. Он владеет английским, французским, итальянским и испанским языками, на которых ведет уроки. Работал в труппах под руководством Нинетт де Валуа, Фредерика Аштона, Кеннета Макмиллана, Ролана Пети, Мориса Бежара, Матса Эка, Жана-Кристофа Майо, Рудольфа Нуреева. В Михайловском театре он поставил балеты «Лебединое озеро», «Лауренсия», «Дон Кихот», «Пламя Парижа» и другие.

Текст: Виталий Котов
Фото : Алексей Костромин

Люди:
Михаил Мессерер

Комментарии (0)

Купить журнал:

Выберите проект: